Мир итальянской оперы

Меня всегда удивляло, что Каварадосси знает о потайном ходе из капеллы семьи Аттаванти, которым он пробирается к своему дому. Подозреваю, что наш художник скрывает то, о чем нам шепчет на ухо Сарду. Мы уже знаем: Каварадосси покривил душой, когда сказал Тоске, объясняя сходство изображенной на картине Магдалины с маркизой Аттаванти: "Ее я видел здесь на днях случайно…" Ведь болтливый Ризничий упомянул в разговоре с художником о женщине, "что к нам в субботу к вечерне явилась, долго вот здесь молилась…".

Ризничий — живой, прекрасно вылепленный образ. Изо дня в день он выполняет одну и ту же работу, поддерживая в церкви чистоту и порядок. Он постоянно ворчит. Его неудовольствие вызывают церковные колонны, неприкрытая дверь, потухшие свечи. Он разговаривает сам с собой, обращается к мадонне и святым. Вспоминая художника, Ризничий ополчается на вольтерьянцев, достается от него и нарядным женщинам, дерзнувшим соперничать с мадонной, хотя они только с виду так обворожительны.

Он — бесплодное увядшее дерево. Единственное, что ему приносит душевное успокоение, — это уборка в церкви и отеческая забота о мальчиках из церковного хора. Отправляясь шаркающей походкой на прогулку, Ризничий накидывает на плечи черный платок и надевает шапочку, чтобы не простудиться, — утром ведь прохладно. Он старается не показать виду, что относится к Каварадосси с симпатией, но на самом деле с удовольствием прислуживает ему, выкладывая художнику последние новости и сплетни. Кроме того, Ризничему иной раз перепадает завтрак из корзинки, до которого Марио нередко не дотрагивается.

Появление Скарпиа в церкви повергает Ризничего в ужас, и он, отвечая на вопросы барона, лепечет что-то невразумительное, пытаясь подыскать безобидные объяснения. Затем, немного оправившись, начинает важничать, позволяя себе рискованные намеки: "В этой капелле? Нет, едва ли бы смог он дверь открыть без ключа…"

Однако, почувствовав угрызения совести, Ризничий вновь замыкается, когда говорит с Тоской, и в заключение произносит: "Нужен вам синьор художник? Я сам его искал, он, видно, со своей красоткой убежал!"

Так или иначе, ему удается отвести от своей церкви подозрения в соучастии, поэтому, возглавляя хор певчих в большой процессии, готовящейся возгласить "Те Deum", Ризничий торжествующе сияет.

У него еле заметный нервный тик — легкий, под стать изящной музыке, в которой то и дело слышится отголосок этой его приметы.

Его превосходительство барон Вителлио Скарпиа, начальник полиции, — персонаж, о котором я с полным основанием могу сказать, что знаю его превосходно. Но всякий раз, приступая к работе над этим образом, я обнаруживаю в нем новые грани. Скарпиа — сложный, противоречивый человек, своего рода эксгибиционист, он всегда на виду и занимает центральное место в опере.

Будучи незнатного происхождения, он не мог получить свой баронский титул от церкви; его назначение в Рим состоялось уже после того, как Наполеон пленил Папу Римского.

Должно быть, титулом барона его пожаловала королева Каролина — либо в благодарность за оказанные ей услуги, о чем гласит молва, либо по причинам более личного свойства. Как бы то ни было, на решение королевы, пославшей его в Рим для подавления мятежа, очевидно, в первую очередь повлияла утвердившаяся за Скарпиа слава безжалостного палача.

Каварадосси дал меткую характеристику этому честолюбивому карьеристу: "Святоша, что под маской лицемерною предается исступленному разврату…" Неудивительно, что зловещая фигура барона заставила трепетать не только Рим, но также, несомненно, Остию и Чивитавеккью. Если обратиться к менее отдаленным от нас временам, то такой человек, как Скарпиа, вполне мог оказаться среди тех, кто предстал в качестве обвиняемых на Нюрнбергском процессе.

Уверовавший в собственную непогрешимость, обладающий безграничной властью, этот респектабельный мужчина — элегантный садист, который находит удовольствие в том, чтобы пощекотать себе нервы. В знаменитой сцене молебна дано исчерпывающее описание изувера; с легкостью необыкновенной барон переходит от героической патетики к религиозной экзальтации, когда театрально бьет себя кулаком в грудь, прилюдно разыгрывая покаяние.

Буква закона служит ему для оправдания любого греха. Уверенный в незыблемости своего положения, он обожает роскошную обстановку, красивые вещи — он так давно вожделел их, и теперь они стали его собственностью.

Откуда же он родом?

Вспоминаю, как однажды, проезжая на автомобиле через Патерно, город, расположенный на Сицилии неподалеку от Катании, я заметил старинный дворец с тяжелой и угрюмой архитектурой. Рабочие занимались его реставрацией. Я остановился и вошел в здание. Комнаты были просторными и темными, окна забраны в железные решетки. Я подумал тогда: "Здесь Вителлио играл, когда был еще мальчиком. Здесь он родился — примерно в 1750 году. Превосходно!"