Мир итальянской оперы

Задача Риголетто при дворе — развлекать Герцога, рассеивать скуку. Шут уже истощил свою фантазию и вместо острот рассыпает оскорбления; он устраивает представление — что-то вроде издевательского судебного процесса. Затем он оскорбляет Монтероне — страдающего отца, жертву Герцога, опускается до непростительных низостей, чтобы развлечь придворных. А эти придворные потом сыграют с ним ту же злую шутку, чтобы отомстить ему за насмешки. Когда в конце концов Риголетто вызывает на свою голову отцовское проклятие Монтероне, его охватывает ужас. С этого момента шут исчезает, остается обезумевший, охваченный страхом отец.

Поскольку Риголетто ведет двойную жизнь, его внешний вид, его костюмы имеют большое значение. «Домашний» костюм Риголетто должен быть темным и скромным. Дома у него небольшой горб, который почти незаметен под воротником. На нем темное трико и туфли с тупыми носами, длинный темный плащ с прорезями для рукавов куртки, которые он пропускает через эти прорези, на поясе — кошелек. Плотная, облегающая голову шапочка, заостренная на лбу и закрывающая сзади всю шею. Этот костюм мы видим на Риголетто в последнем действии.

Второй костюм — одеяние шута. Богатый, пестрый, длинные рукава с бахромой, плотно облегающий камзол, который свисает намного ниже талии. Горб гораздо больше, чем его собственный, из-за этого и живот кажется огромным, шут похож на обезьяну-бабуина. Голова опущена на правое плечо, что заставляет его все время как бы подаваться вперед, выставляя подбородок, который к тому же украшен козлиной бородкой. Орлиный нос — искривленный, как будто когда-то его перешибли. Челка седых волос — в полной симметрии с козлиной бородкой; остальная часть парика — длинная, плотная — ниспадает на шею. Я так подробно останавливаюсь на внешних приметах, потому что они сильно влияют на общее сценическое впечатление.

Я, как правило, прикладывал толщинку к левой лодыжке и подтягивал ее к колену под пестрым трико — таким образом я добивался того, что левая нога у меня была согнута, а стопа вывернута внутрь. Представляете, как это неудобно! Но неприятные ощущения прибавляли достоверности игре, к тому же я становился ниже (а рост у меня изрядный) и был действительно похож на искривленного уродца, на шута, каким его обычно изображают на картинках.

Кукла, которую Риголетто держит в руках, сделана из папье-маше, — она воспроизводит черты Риголетто. Одетая в костюм, украшенная пестрыми лентами, она надета на палочку. Когда Риголетто выступает в роли шута, кукла всегда при нем; изрекая наиболее жестокие, оскорбительные шутки, он иногда обращается к ней.

Я сам сделал себе куклу, она очень нравилась мне, но оказалась слишком тяжелой. Обошлось это мне недешево. В Каире, разыгрывая драматическую сцену с придворными, я так увлекся, что со всей силой швырнул куклу в кого-то из них и поранил одного из хористов. Он попал в больницу с сильным ушибом. И хотя жизни его ничто не угрожало, он разыграл настоящую трагедию. Разумеется, я выплатил ему полную компенсацию, но мне пришлось расстаться с куклой и выступать с резиновым паяцем. Теперь старая кукла хранится вместе с моими театральными костюмами в шикарном помещении Музея Бассано-дель-Граппы (в моем родном городе).

Но вернемся к драме. После ужасной сцены при дворе Риголетто, дрожа от страха, спешит к дочери и неподалеку от дома встречает Спарафучиле. Именно здесь убийца предлагает шуту свои услуги: он человек полезный, может убрать врага за достаточно скромное вознаграждение. Сначала Риголетто отталкивает его, но затем поддается искушению и выслушивает Спарафучиле — кто знает, если возникнет реальная опасность, может быть, ему придется воспользоваться услугами убийцы. Он спрашивает, где можно будет найти Спарафучиле в случае… «Но где же тебя найти могу?» Потом он отстраняет убийцу и несколько раз повторяет: «Ступай, ступай».

Я помню, как в 1947 году, в Стокгольме, великий дирижер Антонио Гварньери перевернул мои представления об этом дуэте. Мы с Чезаре Сьепи, который был великолепным Спарафучиле, проводили первую репетицию. Нам казалось, что все идет гладко, как вдруг, в конце дуэта, дирижер устроил настоящую бурю — обвинения и проклятия посыпались на наши бедные головы. «О чем вы думаете? Вы что, заснули на сцене? Этот дуэт надо петь с ощущением тайны, а в голосе Риголетто должен чувствоваться ужас». В этой сцене удвоенные басы играют прелестную мелодию, а наши голоса, как сообщил нам Гварньери, должны быть еле слышны, чтобы передать атмосферу таинственности происходящего.

Мы с Чезаре были просто ошеломлены, но почувствовали, что нам открылось новое окно в мир вердиевской музыки. Мы попытались спеть так, как учил маэстро, и дуэт зазвучал совсем по-другому — так прекрасно, что оркестранты начали аплодировать дирижеру.

После ухода Спарафучиле Риголетто в большом монологе «С ним мы равны» здраво и жестко оценивает сам себя. Шут считает, что он мало чем отличается от убийцы, поскольку его язык обладает столь же губительной силой, как нож разбойника.