Мир итальянской оперы

Наконец возвращаются остальные. Мюзетта приносит муфту, Мими радуется ей, как дитя. Она такая мягкая и теплая… Девушка просовывает в нее свои озябшие руки. Эти изящные, выразительные, боящиеся холода руки исключительно важны для образа Мими даже в последние минуты ее жизни.

«Ты сделал мне подарок?» — спрашивает она у Рудольфа. Но, прежде чем он успевает что-либо сказать, за него отвечает Мюзетта. И Мими ласково журит его за расточительность. Рудольф не в силах сдержать слезы.

«Плачешь? Не надо… О мой Рудольф, не плачь… Люблю, твоя навек!..» — говорит она ему. Затем угасающим голосом добавляет: «Я руки согрею… и… усну я…»

Присутствующие перешептываются, а Рудольф, не зная, что еще сделать для Мими, отходит к окну и задергивает занавеску… Я вижу, как он идет в каком-то оцепенении и перед его глазами возникает образ маленькой Мими, какой он увидел ее тогда перед окном — озаренной светом луны.

Друзья, к которым Рудольф стоит спиной, понимают, что случилось непоправимое, и, когда он произносит, не меняя позы: «Видишь? Спит спокойно», они не находят что ответить.

Но тишина длится неестественно долго, тогда Рудольф, резко обернувшись, бежит к постели. Мими умерла — так же тихо и незаметно, как жила.

Не следует портить это изумительное место воплями «Мими!». Хрупкая нежность сцены не требует чересчур пронзительного звучания тенора.

Поражает точность композиторских ремарок в этом последнем великолепном действии. Я всегда советую певцам строго придерживаться авторского замысла. В то же время мне нравится определенная свобода интерпретации, маленькие вольности в выборе выразительных средств, которые, отнюдь не искажая оригинала, поддерживают огонь, горящий в душе исполнителя.

ГЛАВА 16. «ТОСКА»

Вероятно, вы будете удивлены, узнав, что я обожаю готовить. Недавно к поглощающим почти все мое время ангажементам, общественным обязанностям и многочисленным хобби прибавились хлопоты по кухне. Мои изысканные изобретения — кстати, я предпочитаю обходиться без масла и каких-либо других жиров — заняли отныне прочное место в домашнем рационе, свидетельствуя о неистощимой выдумке их автора.

Получив официальное признание семьи, с той же сноровкой, с какой делаю открытия в опере, я открываю консервные банки и маневрирую кухонной утварью, будто новоявленный алхимик — своего рода Калиостро, пытающийся получить золото. Для меня несколько часов, проведенных среди бесчисленных баночек со всевозможными травами, специями, эссенциями (не каждая из них идет в дело, но я люблю, чтобы они всегда были под рукой), — прекрасный способ расслабиться.

Кулинария, как и живопись, является средством самовыражения. Поэтому она может служить поучительным примером для артиста. Ведь ему тоже нужно каким-то образом "приправить" характер своего героя (либо исторического, либо вымышленного). И, располагая любопытнейшими сведениями или слухами, которые на первый взгляд имеют мало общего с сюжетом оперы, он, употребив их в нужном месте и в нужное время, может придать исполнению особый "аромат", а постановке в целом — большую жизненность.

Если говорить о гастрономии, то можно, конечно, не утруждая себя, просто зайти в "Фортнум энд Мейсон" или другой подобный магазин, где торгуют изумительными деликатесами. Хотя они — увы! — оказывают губительное воздействие на талию и поощряют в пристрастии к просторным курткам. Но если говорить об исполнительском, вернее, оперном искусстве, то здесь вы просто обязаны постепенно накапливать свой собственный запас "специй" — фактов или образов. Благодаря им давно знакомая история обогатится новыми оттенками и красками. Итак, не заходя в этих аналогиях слишком далеко, я тем не менее намерен воспользоваться своей "теорией", чтобы рассмотреть трагическую историю любви и смерти Флории Тоски.