Мир юных

Я хватаю Альфу за запястье вооруженной руки. Он палит без остановки, дырявит нарисованное небо. Но меня интересует не пистолет. Свободной ладонью нащупываю рукоятку вакидзаси и резко дергаю меч, пока Альфа не сообразил. Левой рукой он отчаянно молотит меня по груди, пытается скинуть – а я с силой втыкаю лезвие ему в бок. Оно скребет по ребру, входит глубже. Я физически ощущаю, как острие прорывает кожу, мышцы, внутренние органы. Альфа смотрит на меня, кашляет, по бледному подбородку струится кровь.

Мне приходилось убивать раньше. Но не так близко. От этой близости становится муторно.

Вытаскиваю меч. Альфа еще корчится на полу. Наступаю ему на руку с пистолетом – вдруг хватит сил выстрелить? – вынимаю из другой руки журнал и ищу глазами Донну. Она распласталась на столе, борется с призраком.

Перерезаю тому горло, он делает шаг назад, бьется в судорогах. Потрясенная Донна смотрит на меня.

Перевес на нашей стороне. Призраки отступают к кухне, Пифия стреляет из темноты им вслед, не дает высунуться.

Смахиваю мечом все свечи, до которых могу достать. Питер с Умником опрокидывают стол – получается укрытие.

– Нет! – кричу им. – Уходим!

Хватаю ошарашенного Умника за шиворот, толкаю к двери. Питер вернул себе пистолет и палит во все, что движется.

Прорываемся в зал каталогов; призраки стреляют из конфискованного у нас оружия, но в темноте промахиваются. Пули врезаются в книги, взрывают мониторы мертвых компьютеров, превращая их в пыль и дым.

Приказываю всем бежать на выход, а сам с трудом закрываю тяжелые деревянные двери между расписным коридором и залом каталогов. Ребята скачут по лестнице вниз, я жду. Я знаю, что должен сделать, чтобы остановить погоню и выиграть время. Чтобы удержать преследователей. Оно того стоит, говорю я себе, их кровь меня не запятнает. Это просто условность.

Сражаясь с чудовищами, остерегайся сам превратиться в чудовище[5].

Покончив с делом, слетаю вниз по ступеням.

В вестибюле Питер с Умником зовут Донну – та исчезла где-то в темноте.

Я с тревогой поднимаю голову – вдруг призраки наберутся мужества и побегут за нами? Звон разбитого стекла.

Из мрака появляется Донна, в руках у нее плюшевая игрушка.

Медвежонок.

Донна

Скатываемся по лестнице вниз. Нам радостно и противно. Мы свободны. Мы живы.

И мы стали другими.

Я вся пропиталась кровью, сердце выпрыгивает из груди. Мимо дымящихся остатков пикапа, налево, на север по Пятой авеню – в обход того места, откуда напали конфедераты.

Ноги сами, на автопилоте, уводят нас подальше от пережитого ужаса. Через несколько кварталов становится ясно – погони из библиотеки не будет. Рядом какое-то время трусит собачья стая, втягивает носами запах крови. Но мы выглядим похлеще бродячих псов, и они решают, что такое есть не хотят.

Возле старого низкого здания, белого, как свадебный торт, мозги наконец возвращаются на место. В кованых решетках на двери сохранилось стекло. Джефферсон толкает створку, та распахивается. Вваливаемся в холл с мраморными полами и глянцевой деревянной стойкой.

Гостиница.

Я перевожу дыхание.

Джефферсон впивается в темноту чокнутым взглядом.

– Есть тут кто? – орет он. – Выходи нахрен! Или пристрелим к этакой матери!

Какой вежливый.

Баррикадируем входную дверь креслами и отступаем к деревянной барной стойке. Пьем. Говорить не хочется никому. Кроме Пифии. Она рассказывает, как сбежала от конфедератов: когда взорвался пикап, юркнула в какую-то канаву и от страха просидела там до темноты. Пара крутых приемов ниндзя, или Шаолиня, или чего там, – и мое оружие у нее в руках, а призраки повержены.

Не уверена, что я на ее месте не смылась бы домой. А она полезла в бой с этими уродами. Спасла нам жизнь. Девчонка мегакрута. Умник пялится на нее в явном восхищении. Рыбка клюнула.

Идти на улицу уже поздно, оставаться внизу – опасно. Поднимаемся по лестнице. Второй и третий этажи разграблены. Четвертый выглядит почти нетронутым. Разрабатываем план отхода и, идя по коридору, начинаем проверять двери.

В комнатах чисто; на кроватях – прохладные хрустящие простыни. Когда началась Хворь, гостиницу, наверное, закрыли. В Мидтауне ведь никто толком не жил, люди приезжали сюда только по делам.

Выбираем себе по номеру.

Мой оформлен в серовато-оливковых и бежевых тонах: эти цвета должны были показать приезжим, что те попали в изысканное место. «Ах, яркие краски – такая пошлость».

Мини-бар до сих пор забит сладостями, в них куча сахара, поэтому они и не испортились. Черствые, конечно, но все равно – калории, белки, жиры и углеводы.

На столе – ксерокопия объявления о закрытии отеля в связи с «возникшей угрозой здоровью», больше о Случившемся почти ничего не напоминает. На кровати лежат аккуратно свернутые банные халаты, на тумбочке перед мертвым экраном чернильно-черного цвета – засохшая орхидея. В экране – мое размытое отражение. А четче сейчас и не надо, спасибо.

Ванную через высокие окна слабо освещает лунный свет. Стаскиваю с себя одежду.

Я похожа на вампира. Бледная кожа, мальчишеская грудь и бедра забрызганы кровью.