Сколь смешанное общество собирается в храме славы! Полководцы, министры, шарлатаны, певцы, миллионеры, жиды… и достоинства всех этих господ оцениваются гораздо беспристрастнее и уважаются больше достоинств духовных, особенно высших категорий, которые ценятся толпою лишь «sur parole» – со слов других. Итак, с эвдемонологической точки зрения, слава есть не более, как редкий, лакомый для гордости и тщеславия кусочек. Как ни стараются люди скрыть эти свойства, все большинство наделено ими в избытке, больше всего, пожалуй, те, у кого есть истинные данные для того, чтобы прославиться, и кто, долго не решаясь окончательно уверовать в свою высокую ценность, пребывают в этой неизвестности, до тех пор, пока не придет случай испытать свои достоинства и добиться их признания; до тех же пор им кажется, что к ним относятся несправедливо[238]. Вообще же, как указано в начале этой главы, ценность, придаваемая человеком мнению о нем других, несоразмерно велика и неразумна. Гоббс весьма резко, но, в конце концов, правильно выразил это словами: «Все наши духовные радости и удовольствия вытекают из того, что сравнивая себя с другими, мы выносим лестное для себя заключение» («О гражданине», I, 5). Этим объясняется та высокая ценность, какая всеми придается славе, а также жертвы, приносимые в надежде когда-нибудь ее удостоиться. «Слава – последняя слабость благородных людей – есть то, что побуждает выдающиеся умы пренебрегать наслаждениями и жить трудовою жизнью»; и в другом месте: «Как трудно взобраться на высоты, где сияет гордый храм славы».
Вот почему объясняется, почему тщеславнейшая из наций так полюбила слово «la gloire» (слава) и видит в славе главную побудительную причину великих дел и великих творений.