Мир, каким мы хотим его видеть

Двадцатые годы характерны для всей советской литературы выдвижением совершенно новых тем, порожденных революционной действительностью, и поисками доселе не изведанных средств выражения. Научная фантастика в этом смысле не составляла исключения. Появлялись книги очень разные по жанровым признакам и художественной манере. Наряду с традиционной приключенческо-познавательной, географической фантастикой В. А. Обручева - космические пророчества К. Э. Циолковского в форме популярных очерков и несложных по сюжету рассказов. ' Рядом с первыми в советской литературе коммунистическими утопиями В. Итина и Я. Окунева - памфлетно-фантастические или откровенно пародийные авантюрные романы М. Шагинян, В. Катаева, Вс. Иванова и В. Шкловского. После блистательных дебютов в научной фантастике А. Толстого - первые книги "русского Жюля Верна" А. Беляева, гротескно-сатирические пьесы и поэма "Летающий пролетарий" В. Маяковского, фантастические повести Александра Грина.

И независимо от того, что в ту пору выходило немало второсортной фантастической беллетристики и порою наблюдались досадные идейные срывы, двадцатые годы можно считать первым взлетом в истории советской научной фантастики - периодом вдохновенного поиска.

Важно отметить, что в эти годы наша фантастическая литература, несмотря на свою молодость, по многообразию творческих направлений и художественных форм почти не уступала зарубежной, имеющей за собой давно уже сложившиеся традиции и многолетний опыт.

К сожалению, с начала тридцатых годов наступает период резкого спада. Руководство РАППа, а позже вульгарно-социологическая критика объявили научную фантастику "вредным жанром". Примитивное понимание требований "социального заказа" привело к плачевным результатам. В 1931 году вышли только четыре новые книги советских авторов, в 1933-1934 годах - по одной новой книге и только в 1935 году научная фантастика была "реабилитирована", да и то лишь как познавательное чтение для детей и юношества. Александр Беляев и его последователи (С. Беляев, Г. Адамов, Г. Гребнев, В. Владко) при всем различии своих творческих индивидуальностей создавали в общем однотипные произведения.

Не отличалась разнообразием и советская фантастика сороковых-пятидесятых годов. Господствующее положение занимали "производственно-индустриальные" фантастические романы, в которых технические преобразования, переделка природы и климата на обширных пространствах нашей страны осуществлялись в жесточайшей борьбе безупречно положительных героев с плакатно обрисованными агентами международного империализма. На этом однотонном фоне только изредка появлялись по-настоящему яркие произведения, вроде социально-фантастических памфлетов Л. Лагина.

Сейчас не приходится доказывать, какой вред причинила советской научно-фантастической литературе, к счастью, давно уже канувшая в Лету "теория ближнего прицела", одним из адептов которой был, как известно, В. Немцов.

Отдавая должное наиболее значительным произведениям тех лет, в том числе и романам А. Казанцева, мы никак не можем признать их каким-то вневременным эталоном, на который должны равняться писатели-фантасты наших дней.

Мир, в котором мы живем, оказался куда более сложным, нежели это представлялось пятнадцать-двадцать лет назад и политическим деятелям, и ученым, и писателям. "Миллиарды граней будущего", по образному выражению И. Ефремова, раскрываются постепенно и в изучении природы, и в социологических исследованиях, и в литературе, которая делается более сложной, обогащаясь новыми проблемами и художественными открытиями, что само по себе отражает усложнившееся мировосприятие человека второй половины XX века.

Поэтому нам кажутся странными и даже консервативными попытки некоторых литераторов старшего поколения и выражающих их взгляды критиков повернуть литературное движение вспять в русло фантастики сороковых-пятидесятых годов, объявить несостоятельными и ошибочными творческие достижения талантливых молодых писателей, зачеркнуть все лучшее, что появилось в нашей фантастике за последнее десятилетие. Дело доходит до того, что термины "интеллектуальный роман", "интеллектуальная литература" употребляются в пылу полемики почти как бранные выражения. И под там предлогом, что произведения "молодых" якобы не доходят до массового читателя, эти критики готовы приклеить ярлык формализма к любому творческому эксперименту и опорочить любую нестандартную книгу. А между тем ни для кого не секрет, что именно произведения "молодых" получили за последние годы широкое признание.

Разумеется, мы не должны делать никаких скидок ни на возраст, ни на литературный стаж, ни на "специфику жанра". Тем более мы не можем оправдывать идейной путаницы, модернистских увлечений, подражания далеко не лучшим англо-американским "образцам", ведущего порой к откровенному эпигонству. Но это относится скорее лишь к отдельным произведениям, требующим внимательного и объективного критического разбора.