Мир хижинам, война дворцам

Он отвернулся — Драгомирецкому была видна только его спина, тонкая в талии, будто затянутая в корсет, — и скачал в трубку так же тихо и учтиво, как две минуты назад:

— Наступление развивается, Александр Федорович! Мои гвардейцы неудержимо катятся на запад. В частности — штрафной полк, который кровью смоет свой грех перед родиной…

Королевич ждал у машины, держась рукой за пропеллер.

— Ну как, господин поручик?

Драгомирецкий не ответил но в этом и не было нужды — взгляд его отвечал сам.

Королевич побледнел.

— Это… убийство! — крикнул он.

Драгомирецкий опять ничего не сказал, только взялся рукой за трос, чтобы влезть на крыло и прыгнуть в гондолу.

Тогда Королевич вытянулся «смирно».

— Господин поручик! — с силой произнес он. — Вы — патриот! Вы любите родину! Но разве на пользу родины эта авантюра, афера? Группу прорыва обходят, а штрафной полк ляжет весь до одного… Мы с вами — солдаты, товарищ офицер!..

— Что ты несешь! — закричал Драгомирецкий, осатанев: все свое возмущение, всю свою боль он, казалось, вложил в этот крик. — Давай винт!

Королевич стоял вытянувшись, неподвижный.

— Винт! — крикнул Драгомирецкий, и это прозвучало уже как рыдание. — Хочешь, чтоб нас расстреляли?

Королевич прошептал:

— Я готов, чтоб меня расстреляли, только бы… остановить штрафной полк…

— Идиот! — всхлипнул Драгомирецкий.

Он взялся за очки на каске, чтобы опустить их на глаза, но, так и не опустив, схватил вдруг флягу, висевшую на боку, и дрожащими пальцами стал отвинчивать крышечку, — глотнуть спирта — и все трын–трава: опьянение — единственная отрада, когда ты ничего не можешь сделать, когда ты — ничто.

Королевич перехватил руку пилота:

— Не надо… поручик!

Драгомирецкий послушно оставил флягу, но расстегнул кобуру и вынул пистолет.

Королевич побелел, однако вытянулся «смирно».

— Стреляйте, поручик!

Но тут же кинулся к Драгомирецкому: поручик целился себе в висок. Королевич был силен, а поручик в эту минуту слаб как ребенок; Королевич сжал ему запястье, и пистолет упал.

— Вы мальчишка… моторист… — заплакал Драгомирецкий, взялся обеими руками за тросы, подтянулся и прыгнул в кабину. — На десятом километре две зеленые вниз! — бросил он через плечо. Словно крикнул: «Будь я проклят!» — Винт!

Он надвинул очки, застегнул каску и приник к приборам.

Когда аэроплан взлетел и рев мотора перешел в ритмичное гудение, Королевич прокричал Драгомирецкому в ухо:

— Если дадите две зеленые, я прыгну с парашютом — предупредить об опасности штрафников!..

Ранцевые парашюты Котельникова — новинка отечественной авиации — были и у пилота и у авиамоториста за плечами, но прыгать с парашютом им еще не приходилось. Созданные Котельниковым в киевских мастерских и принятие на вооружение ранцевые парашюты КР–1 пока что использовались в воздухоплавательных отрядах и на некоторых самолетах только на случай аварии.

5

Солнце уже стояло высоко, и в Киеве в это время началась манифестация.

Мимо Думы церемониальным маршем, гулко печатая шаг, прошли два батальона офицеров: прапорщики, поручики и капитаны. Они были в полной офицерской форме, но, по–солдатски, под винтовкой. С тротуара их приветствовали звонкими рукоплесканиями. Отряд георгиевских кавалеров, выстроенный вдоль тротуаров для поддержания порядка, взял по–ефрейторски «на караул». С балкона Думы сам Оберучев, командующий военным округом, — с сегодняшнего дня уже не полковник, а генерал, — крикнул офицерам:

— Да здравствует победа!

И прапорщики, поручики и капитаны ответили:

— Смерть!

На левом рукаве у каждого офицера был нашит черный бархатный ромб с черепом и скрещенными костями. Это маршировали два «ударных батальона смерти», сформированные из офицеров киевских штабов и военных училищ.

«Батальоны смерти» продефилировали по Большой Bасильковской на станцию Киев–второй, погрузились в эшелоны и двинулись на запад — на фронт.

За «батальонами смерти» пришла по Крещатику гражданская манифестация. Ее организаторы успели учесть петроградский опыт: там манифестация началась еще рано утром, и телеграф уже принес первые сведения о ней.

В Петрограде демонстрация против наступления на фронте, подготовленная большевиками, была запрещена эсеровско–меньшевистским руководством Первого Всероссийского съезда Советов. Вместо антивоенной демонстрации эсеро–меньшевики решили провести патриотическую манифестацию. Транспаранты с надписями: «Доверие Временному правительству!», «Долой раскол, да здравствует единство!», «Война до победы!» — розданы были еще с вечера всем коллективам и организациям.

Каково же было изумление организаторов манифестации, когда утром они не увидели над колоннами ни одного из предусмотрительно заготовленных транспарантов. Люди шли либо вовсе без транспарантов, либо с обычными флагами «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», либо с плакатами, изготовленными на скорую руку. Это шли пролетарские коллективы с Выборгской стороны, с Лиговки, из Колпина и отдельные воинские части. Надписи на плакатах гласили: «Долой войну!», «Долой десять министров–капиталистов!», «Вся власть Советам!»