Мир колонизаторов и магии

Здесь царила вонь от птичьего помёта, застоялой мочи, навоза и прочего дерьма, которое под жаркими лучами солнца неслыханно благоухало, пробивая даже самый застоялый насморк, если он у кого-нибудь был. Быстро пройдя мимо этих рядов и благополучно преодолев эту «магическую» атаку вони, я пожалел, что противогаз в этом мире ещё не придумали.

Хотя, судя по виду благородных дам, прижимающих к своему лицу некие маски, а то и платочки, какую-никакую защиту тут всё же имели, и не сомневаюсь, что она была создана с помощью магии. Уж больно неторопливо большинство из благородных преодолевали эту среду, если им приходилось в неё случайно забрести.

Мне же нужна была в первую очередь одежда, и башмаки, особенно башмаки. То дерьмо и грязь, которую мне приходилось месить голыми пятками, не очень-то настраивали на хорошую жизнь. Благо, настоятель приказал мне выделить деревянные сандалии, чтобы я не носил грязь в монастырь и не подцепил на улице никому не нужную заразу.

— Брат Мигель, — обратился я к монаху, — просвети меня. Пираты часто били меня по голове и отбили мне память, поэтому я стал забывать и молитвы Господу нашему, и как креститься правильно надо только сегодня вспомнил. Я многое позабыл, даже матушку почти не помню.

— О, Иезус Мария, как так можно, не помнить мать?!

— Да, брат Мигель, это так. Посмотри на мои шрамы, и тебе сразу всё станет понятным.

Уж чего у меня было много, так это шрамов. Мельком глянув на них, брат Мигель согласился со мной, что такое может быть.

— Ну, вспоминай тогда, Эрнандо. Есть дублон, он равен двум эскудо, это золотые монеты. Ты их видел?

Я только покачал головой, отрицая это.

— Ну вот, я тоже нет, только издалека, в руках одного богатого сеньора. Золотой эскудо равен двум пиастрам, это уже серебряные монеты. Пиастр равен восьми реалам, а реал равен тридцати четырём мараведи. Мараведи — это маленькие медные монеты. Вспомнил?

— Да, брат Мигель. За твою помощь мы с тобой сходим, поедим в… тут я стал лихорадочно копаться в памяти своего предшественника и вспоминать, а как же здесь называется дорожный трактир — паб или харчевня? Но Мигель сам пришёл мне на помощь.

— Да ты не знаешь куда, сходим в таверну «У святого», её ещё называют «Ничего святого», ну да кормят там отлично, а для моряков, так и вообще, все развлечения. И как не боролся наш настоятель с его владельцем, тому всё нипочём. Ну, да ты же не монах, если в кошеле деньги ещё звенят, то можешь и ты попробовать продажной любви, или ты ещё не знаешь, что это такое?

Этот вопрос застал меня врасплох, мне до этого времени совсем было недосуг об этом думать. Тут о голове приходится думать, как бы её не потерять, а потом уже обо всём остальном. Но всё равно, где-то даже испугавшись, я прислушался к себе. Организм молчал, наглухо.

— Нет, мне пока не до этого, и без того хватает неприятностей, — ответил я монаху.

— Оно и верно, — поддержал мой товарищ, — всё зло от женщин, а ты, видать, ещё от своих приключений не отошёл. Ничего, через полгода-год всё вернётся, но ты смотри. Грешные и дурные болезни только целители могут лечить, обычные лекари бессильны перед этим.

Это он сейчас что имел в виду, гонорею или сифилис? — задал я сам себе вопрос. Где-то я случайно слышал, что сифилис завезли испанцы с Нового Света, и как бы ни с Гаити. Не суть, но информация была полезна, на будущее. Надо срочно становиться целителем, и деньги будут всегда, и женщины, разные и безотказные.

Так, говоря обо всём подряд, мы добрели до лавки, где продавали готовые платья. Поторговавшись, я купил у торговца две простые рубахи по два реала каждая, да трое штанов, потому как штаны важнее, да и рвутся быстрее, за те же два реала за штуку.

У башмачника был выбор богатый, а у рядом сидящего сапожника — ещё богаче, но платить тридцать реалов за сапоги на ещё детскую ногу, которая скоро вырастет, это уже было чересчур. А потому, поторговавшись, приобрёл за шесть реалов отличные кожаные башмаки, и, сполоснув свои ноги в ближайшей луже, тут же их обновил.

Из ста реалов, официально озвученных, и двухсот, бывших в наличии, у меня осталось сто восемьдесят четыре. Но надо было приобрести ещё и оружие, да и научиться владеть им тоже не помешало бы. Вот с этим была проблема. Обозначив желание пойти в оружейную лавку, мы туда и направились.

Оружейник, низкорослый, черноволосый, очень смуглый испанец, встретил нас обоих недоверчиво, не отвлекаясь и продолжая начищать выставленные образцы различного колюще-режущего оружия. На прилавке перед ним были выложены шпаги, рапиры, даги, абордажные сабли, кинжалы, стилеты, ножи большие и маленькие, а также метательные. Кроме этого, в углу стояло копьё, и были расставлены части разных панцирей и кирас, а на полках, в глубине крытого павильона, выставляя свои загнутые кверху края, лежали морионы.

— Что интересует в моей лавке монаха и молодого идальго?

— Абордажный клинок, уважаемый.

— Идальго моряк?

— Да!

Монах хмыкнул, но тихо.