Мир, который построил Джонс

– Что еще ты там болтаешь? – спросила она недовольным тоном.

– Машины! – кричал он, приплясывая у окна и показывая пальцем.– Ты видишь? Куда они едут? Что случилось?

За окном не было ничего, по крайней мере для нее: она не могла видеть того, что видел ее сын.

Стремительно выскочив на улицу, он снова стал глядеть на колонну, причудливыми силуэтами в свете заходящего солнца пропадавшую за горизонтом. Они все шли и шли... но куда? Что там такое случилось? Он побежал на самый край фермы – дальше ему ходить запрещали. И вдруг ему преградила путь проволока, ржавая, перепутанная колючая проволока. Он почти видел лица людей, почти понимал боль, которую испытывали эти люди. Если бы только подойти поближе...

И в этот момент он очнулся. Только он один видел это шествие смерти. Все остальные, даже сами обреченные, не видели ничего. Он узнал там одно лицо, лицо старой миссис Лиззнер из Денвера. Да, она была там! И лица других людей, тех, которых он встречал в церкви. Все они были не чужие, все соседи, местные жители. Они составляли его окружение, его мир, сморщенный, высохший мир Среднего Запада.

На следующий день старенький, весь покрытый пылью «олдсмобиль» миссис Лиззнер подкатил к их ферме: она решила навестить его мать и выпить с ней чашку чая.

– Вы видели? – сразу закричал он ей.– Вы это видели?

Нет, она ничего не видела. И в то же время она была частью этого. Итак, сомнения больше не оставалось: без толку искать у других ответы на свои вопросы.

В десять лет он наконец сам понял, что к чему, когда и в самом деле взорвалась эта бомба. Миссис Лиззнер умерла, местность вокруг превратилась в пустыню. Эта единственная в своем роде катастрофа, никогда больше не повторявшаяся, не наблюдавшаяся ни раньше, ни потом, не оставляла ему никаких сомнений. То, что когда-то видел он один, теперь коснулось каждого. И эти два события, без сомнения, были связаны одно с другим.

Само собой, он никому ничего не сказал. Когда до него дошло, в чем тут дело, желание говорить об этом пропало.

Он больше не вернулся на ферму. Поняв, что он не такой, как все другие, он не захотел больше заниматься бессмысленным крестьянским трудом. Монотонная работа на ферме для него еще и удваивалась, а это было совсем невыносимо. Пятнадцатилетним костлявым, вытянувшимся подростком, с какими-то своими тараканами в голове, он собрал все свои деньги (что-то около двухсот долларов) и уехал.

Окрестности Денвера с трудом приходили в себя после взрыва. Но он ничему не удивлялся. Год назад он уже предвидел это свое путешествие. Снова, и на этот раз непосредственно, он осматривал зияющий кратер, который оставила бомба, размышляя о тысячах людей, в один миг превратившихся в пепел. Потом он сел в автобус и уехал из Колорадо. Через три дня он уже бродил меж руин Питтсбурга.

Многие заводы здесь все еще продолжали работать. Под землей громыхали кузницы. Но Джонсу на все на это было наплевать, и он продолжил свое путешествие пешком, милю за милей шагая мимо дымящихся развалин и груд искореженного металла – когда-то здесь был крупнейший в мире промышленный центр. Все еще действовали законы военного времени, часто попадались патрули, то и дело останавливающие его для проверки документов.

Когда ему уже было пятнадцать плюс три месяца, он попал-таки в руки компетентных органов; его допросили, сняли отпечатки пальцев и приставили к делу. Его отправили в трудовой батальон, и хоть противно все это было, но он ведь знал, что именно так и случится. Несколько месяцев подряд вместе с другими он с мрачной яростью голыми руками таскал камни, очищая город от развалин,– других средств или каких-нибудь инструментов почти не было. К концу года прибыла техника, и работу вручную прекратили. Он возмужал и окреп и сильно поумнел. И когда ему вручили автомат и отправили на трещавший по швам фронт, война кончилась.

Все это он предвидел. Он смылся из своей части, первому попавшемуся загнал свой автомат за хороший обед и выбросил военную форму. Через день он уже тащился по той самой дороге, с которой начал путешествие; он шел пешком, на нем были джинсы и рваная футболка, за спиной мешок; он пробирался через хаос развалин, оставшихся от войны, созерцая этот новый мир, превратившийся в пустыню.

Почти семнадцать лет его двойная жизнь проходила совершенно бесцельно. Тяжким, мертвым грузом давила на него эта жизнь. Ему и в голову не приходило, что он может как-то использовать свой дар. Он нес его как крест, ни о чем не задумываясь. Жизнь – тяжелая штука, а для него она была тяжелей вдвойне. Ну что тут хорошего, если знаешь, что тебе не избежать несчастий, которые постигнут тебя через год. Если бы миссис Лиззнер могла видеть, как ее останки везут по дороге, ей бы от этого легче не стало.