Серые колонны двинулись вперед к дороге. За ними ползла орущая толпа. Остервенело лаяли собаки. Взад-вперед бегали возбужденные дети. Полицейские на грузовиках тревожно зашевелились и подняли винтовки.
Впереди колонны, прямо посередине шоссе, неровной подпрыгивающей походкой вышагивал Джонс. Было что-то механическое в его быстром шаге, словно шагала заведенная кукла. Пратт не видел его лица, все-таки расстояние было еще порядочное. Он поднял винтовку, спустил предохранитель и замер в ожидании. Остальные сделали то же самое.
– Помните,– запинаясь, проговорил Маккаффи,– не стрелять. Пусть пройдут за заграждение. И сразу отрезаем.
На соседнем грузовике какой-то полицейский закачался и, взмахнув руками, неуклюже свалился на асфальт. Он откатился в сторону, быстро подобрался и в панике пустился удирать.
– Завести моторы первого ряда,– приказал в микрофон Маккаффи.
Колонны шли мимо заграждения. Некоторые испуганно поглядывали на стоящие в ряд грузовики, на полицейских в кузовах.
– А ну заводи! – заорал Маккаффи.– Заводи моторы, сукины дети!
Первые ряды уже прошли заграждение. Из Франкфурта была на подходе первая колонна танков: это значило, что ловушка вот-вот захлопнется. Демонстранты до города так и не дойдут. С гулом и треском ожили моторы грузовиков. Двигаясь в обход колонны, грузовики выехали на дорогу, отрезая их с тыла. Демонстранты неожиданно остановились. Испуганные крики покрыли собой рев моторов. Колонна дрогнула, распалась, и люди стали разбегаться: длинная серая змея вдруг развалилась на куски. Задние не понимали, в чем дело. Передние смешали ряды и заметались.
– Попались,– сказал Маккаффи.– Все, они в ловушке.
Двигаться демонстрантам было больше некуда. Джонс стоял, затравленно озираясь по сторонам.
«Как маленькая крыса»,– подумал Пратт.
Огромная грязная крыса с желтыми зубами. Он поднял винтовку и прицелился.
Теперь вся толпа пришла в движение. Масса народа, которая только что целеустремленно шагала по дороге, теперь раскололась на кучки беспомощных, мечущихся людей; каждый спасался как может, люди разбегались, ныряли под натянутые канаты, ограждающие дорогу. Всем уже было все равно, лишь бы спасти свою шкуру. Быстроходные полицейские машины сновали вдоль дороги и между развалин, возвращая их обратно в кучу. Царил хаос. Но Пратту было наплевать: сейчас для него существовала только одна маленькая фигурка Джонса.
– Все арестованы! – орал громкоговоритель.– Стоять на месте, не двигаться! Именем закона все арестованы!
Некоторые останавливались, задирали головы: сверху с грохотом опускались части военно-воздушных сил. Группа головорезов Джонса пришла в себя от оцепенения и с яростью бросилась на полицейских. Замелькали дубинки, сражающиеся смешались на мостовой в одну серо-коричневую массу. Все больше демонстрантов пыталось удрать и скрыться в развалинах. Полицейские догоняли их и сбивали с ног; густые облака пыли окутали поле сражения. Всюду раздавались крики и яростные ругательства. Один из грузовиков с треском опрокинулся набок. Его перевернуло волной обезумевших фанатиков.
Тщательно прицелившись, Пратт выстрелил.
Пуля даже не задела Джонса. Ошеломленный, он передернул затвор и снова поднял ствол. Это было похоже на чудо: как только он спускал курок, Джонс делал шаг в сторону. Невероятно, необъяснимо: какая-то доля секунды – и пуля пролетала мимо. Все ясно, Джонс, конечно, ждал его.
Спрыгнув с грузовика, Пратт полез по развалинам, чтобы обойти толпу кругом. Крепко сжимая винтовку, он осторожными прыжками продвигался вперед, стараясь не оступиться. Теперь-то он станет стрелять только в упор, наверняка, теперь-то он не оплошает, он доберется до этого Джонса.
Спрыгнув на дорогу, Пратт врезался в толпу. Как дубинкой, раздавая удары направо и налево прикладом, он прокладывал себе дорогу туда, где стояла его жертва. Но тут на голове его вдребезги разлетелась чья-то пустая бутылка, в глазах потемнело, он упал, и его погребла под собой масса с остервенением дерущихся человеческих тел. Но он и тогда все-таки собрал остатки сил, встал и начал пробираться дальше.
И тут его снова сбили с ног. Вцепившись в винтовку, он поджал ноги и попытался встать на колени, когда громила в сером зверским ударом железной трубы снова опрокинул его на землю. Удар раскрошил ему зубы, теплая кровь хлынула в горло, мешая дышать. Ничего не видя вокруг, он лежал на дороге, хватая ртом воздух. На него обрушились удары огромных, крепких ботинок, круша ему ребра; вскрикивая под ударами, он все-таки поймал чью-то штанину и изо всех сил дернул ее на себя. Человек упал. Сжимая в одной руке горлышко разбитой бутылки, Пратт навалился на врага, резким ударом перерезал ему горло, оттолкнул от себя обмякшее тело и попытался встать.
Прямо перед ним, словно в неподвижном центре огромного водоворота яростно дерущихся людей, стоял Джонс; он не шевелился, и глаза его под очками горели безумным огнем. Его окружала группа серых охранников, готовых биться насмерть.