Мир, который построил Джонс

После смерти его тело и мозг станут медленно разрушаться. И это самое страшное. Нет, его пугала не мгновенная боль, которую он почувствовал в момент смерти. Это он еще смог перенести. Но как перенести медленное, постепенное разрушение собственного тела?

Искра индивидуальности еще несколько месяцев будет тлеть в его мозгу. Сознание тоже будет неясно мерцать – так говорила ему его память о будущем. Полный мрак, совершенная пустота смерти, и в этой абсолютной пустоте продолжает жить его личность.

Разложение начнется на самых высоких уровнях. Сначала оно коснется его высших способностей: начнут отмирать самые тонкие, самые сложные процессы, связанные с наивысшими уровнями сознания. Через час после смерти сознание сузится до уровня животного. Через неделю оно достигнет уровня растения. Его личность проделает обратно весь тот путь, какой в муках и страданиях проделал за миллионы лет своего существования весь живой мир на Земле, шаг за шагом, от человека к обезьяне, потом к менее развитым приматам и далее к ящерице, лягушке, рыбе, ракообразным, трехлопастным – и так до простейших. А потом совершенное угасание сознания на уровне минерала. Тихий конец, тихая смерть. Но на это понадобится время.

Труп не сознает, процессы в нем проходят на бессознательном уровне. Но Джонс не такой, как все. Вот теперь, в эту самую минуту, он ясно сознавал, что с ним происходит. В здравом рассудке и полной памяти, он ощущал, как постепенно разлагается его посмертная личность.

Невыносимо. Но что ему оставалось делать?.. С каждым днем становилось все хуже и хуже – и так будет, пока он не умрет на самом деле. И лишь тогда, слава богу, этой пытке придет конец.

Ну разве могут страдания, которые он причинял другим, сравниться с его собственными страданиями? Он понимал, что заслужил это. Он согрешил, и пришло воздаяние.

Последняя, самая мрачная фаза существования Джонса началась.

Глава 17

Кассик разговаривал с двумя членами полицейского сопротивления, когда длинная черная машина Организации резко затормозила перед его домом.

– Священные коровы,– тихо сказал один из его собеседников, натягивая пальто,– что они тут потеряли?

Кассик щелкнул выключателем, и в гостиной стало темно. Машина была не простая: на двери и на капоте красовалась эмблема из двух перекрещенных бутылок. Какое-то время сидящие в ней не двигались, очевидно о чем-то разговаривали.

– Мы можем взять их,– нервно зашептал один из полицейских,– их всего двое.

Второй сказал с отвращением:

– Ты думаешь? Да они наверняка выставили прикрытие и на крыше, и на лестнице.

Хмуро и настороженно Кассик продолжал наблюдать. В слабом свете ночных фонарей показалось, что одного он видел раньше. Мимо промчалась машина и на секунду высветила силуэты сидящих. Сердце его заколотилось: он не ошибся. Время тянулось невыносимо долго, а они все не выходили. Наконец дверь открылась. Знакомая фигура ступила на тротуар.

– Женщина,– удивился один из его товарищей.

Женщина захлопнула дверцу, повернулась на каблуках и быстрым шагом направилась к подъезду.

Хриплым срывающимся голосом Кассик приказал:

– Уходите, быстро, через черный ход. Я сам разберусь.

Оба так и уставились на него с раскрытыми ртами. Но они еще больше изумились, когда Кассик, не говоря больше ни слова, толкнул дверь в коридор и по толстому ковру побежал встречать таинственную гостью.

Она была еще на лестнице, когда увидела его. Глядя вверх, тяжело дыша и держась за перила, она остановилась. На ней был строгий серый костюм, сшитый по форме; густые светлые волосы прикрывала небольшая форменная фуражка. И все же это была она, его Нина. Оба стояли не двигаясь: Кассик наверху, Нина внизу на ступеньках; глаза ее сверкали, губы были слегка раскрыты, ноздри дрожали. И вдруг она отпустила перила и бросилась к нему. Лишь только он увидел ее протянутые руки, как сам побежал ей навстречу. Неизвестно, как долго они стояли, прижавшись друг к другу; он крепко обнимал ее, ощущая ее всем телом, вдыхая запах ее волос, полузабытый за столько месяцев разлуки, и остро чувствуя, как все это время ему не хватало ее.

– Ох,– наконец выдохнула она,– ты совсем раздавишь меня.

Он повел ее наверх, все еще обнимая, боясь отпустить, пока они не очутились в пустой квартире и не заперли дверь. Нина стояла посреди гостиной, тяжело дыша и стаскивая перчатки. Он видел, как волнуется она, как дрожат ее руки, когда она запихивала перчатки в сумочку.

– Ну,– спросила она срывающимся голосом,– как дела?

– Нормально.– Он отошел немного в сторону, чтобы получше разглядеть ее.

Она, видимо, оробела под его пристальным взглядом; прижавшись спиной к стене, она подняла руку к горлу, улыбнулась и умоляюще посмотрела ему в глаза, словно виноватая собака.

– Можно я вернусь обратно? – прошептала она.

– Обратно? – Он боялся и представить себе, что могли означать эти слова.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я так понимаю, нельзя?

– Ну конечно, обратно, ты можешь вернуться обратно.– Он подошел и обнял ее.– Ты же знаешь, что ты всегда можешь вернуться обратно. В любое время. Когда захочешь.