Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России

Исторически социалистическое движение, опиравшееся на рабочий класс, также делало ставку на отвержение буржуазной морали. Тогда как консерваторы разоблачали формальное равенство ради формального неравенства, социалисты, наоборот – ради фактического равенства. Социальные катастрофы и политические поражения XX века, однако, лишили современных левых этой наступательной антиморальной позиции. Сегодня они в большей мере склонны цепляться за призрачную политику ценностей, уступая консерваторам место главных возмутителей спокойствия. Успех кампании Берни Сандерса состоял именно в том, что он выступал в качестве обличителя и сеятеля смуты, постоянно употребляя непривычные и будоражащие воображения слова, такие как «социализм» и «революция».

Новая гегемоническая практика элит, основанная на неприкрытом цинизме, на революции против морали, ведёт наступление по всем фронтам, используя страх в качестве главного оружия. Это не только страх одиночества и беззащитности обычных людей, осознавших себя частью безжалостного мира и приносящих электоральный оммаж честным в своей жестокости правителям. Это ещё и страх просвещённых и умных, не желающих жить под властью идиотов. Их выбор сегодня, как кажется, сужается до единственно возможного «меньшего зла». Стремясь защитить себя от наступающего безумия, они хватаются за любой шанс сохранить иллюзию status quo, убеждая себя и окружающих в том, что всё ещё под контролем, что разум так или иначе в итоге сохранит свои позиции. Этот страх помогает циничным консерваторам обезоружить своего самого главного и опасного противника.

Умные люди скапливаются на небольших защищённых территориях – академической среде, леволиберальном политическом фланге, мире современного искусства. Их знания, их критический инструментарий, их способность рассуждать направлена теперь не на сокрушение иллюзий, но на их сохранение.

Однако для того чтобы осознать своё действительное положение, для того чтобы бросить вызов идеологии, а не поддерживать её господство, следует прислушиваться, как и в старые времена, не к либералам, а к консерваторам. Не стоит требовать от идиотов преодолеть собственный идиотизм. Вместо этого, возможно, стоит вспомнить, что «требование изменить сознание сводится к требованию иначе истолковать существующее, что значит признать его, дав ему иное истолкование»^[5].

Победить открытый цинизм атакующих консерваторов можно лишь показав, что левые готовы идти ещё дальше, чем они, в критике скрытого либерального цинизма. Не нужно бояться быть грубыми и конфликтными – особенно в момент, когда политический мир корректности катится под откос. Вместо того чтобы бесконечно защищать риторику прогресса от атакующей реакции, стоит занять действительно прогрессивную позицию, настаивающую на изменении существующего порядка с его двусмысленностью и фатальным разрывом между реальностью и языком, который её описывает.

Что такое «моральная катастрофа» и как с ней бороться

Можно ли сегодня говорить о новом «моральном повороте» в политике? Да – особенно, если рассматривать экспансию морального дискурса как верный признак кризиса самой политики. Однако в отличие от наступательных моральных спекуляций прошлого десятилетия, новый поворот к морали является ограниченным и реактивным. И если прежде моральные спекуляции элит, оправдывавших, например, неограниченное применение военного насилия при помощи универсалистских аргументов, стали объектом серьёзной теоретической критики^[6], то сегодняшний морализм, проявляющий себя почти как инстинкт «образованного класса» перед лицом политических вызовов, пока мало описан.

Тогда как во внешней политике «реализм» и партикулярная логика «национальных интересов» снова входят в моду^[7], во внутренней приходит время популистских прорывов, которые обязаны своим успехом не призывам к моральному возрождению, но чистому скепсису в отношении права элиты выступать в качестве учителей морали. В последние годы наиболее распространённом типом реакции либеральных интеллектуалов стала констатация своего рода «затмения разума» демократии, рациональные основания которой приносятся в жертву аморальным и обскурантистским эмоциям масс^[8].

Ответом на триумф «архео-политики» становится риторика «моральной катастрофы», крушения универсальных ценностей, которая обретает собственную политическую субъектность. Переживаемый в наши дни «моральный поворот» является основным типом реакции интеллектуалов, «мыслящего меньшинства», на маргинализацию морального дискурса в политической практике правящих элит. В России В. Путина или Америке Д. Трампа, где массы и лидеров объединяют вызывающий цинизм, чья картина мира исчерпывается «голой правдой» безжалостной борьбы интересов, апелляции к морали оказываются уделом меньшинства.