Мир-крепость

- Фу, - презрительно фыркнул он. - Этот идиот даже не представляет, что творится у него под носом.

- Граждане?

- Нет.

- Торговцы?

- Нет. Говорю тебе, ее нет ни у кого.

- Откуда ты знаешь?

- Я знаю о каждом шаге агентов и контрагентов, разведчиков и контрразведчиков. Они медлительны и неорганизованны, им не хватает сил, чтобы реализовать свои планы. Я узнал, что камень на Бранкузи, в то мгновение, когда он сюда попал. Прежде чем Фрида получила приказ от Граждан, я знал об этом и знал, куда она должна его отнести и кому. Но она не сделала этого, она несла его кому-то другому.

- Кому?

- Не знаю. Она сошла с ума, прежде чем я успел это из нее вытянуть, и только бормотала что-то о Соборе.

Я задумался над его словами и понял. Это укладывалось в образ, который я себе создал: невидимый игрок, единственная сила в Галактике, которая пока не вышла из тени. Это было так очевидно, что я едва не рассмеялся. Как же я, именно я, мог не понять этого раньше? Теперь я знал, где девушка, где камень и что значил кружок, который Лаури поставила на своей записке. Я пока не знал, как туда попасть, но наверняка был какой-то способ. И я решил заставить невидимого игрока показаться.

Я поднял веревку без узла, подошел к двери, открыл ее и постоял, глядя на Сабатини. Он лежал, безнадежно искалеченный, с лицом уже не ожесточенным и дерзким, а некрасивым и жалким - маленький мальчик, знающий, что отличается от других, с носом, на который все показывают пальцами и смеются.

- Дэн... - произнес он еле слышно.

Я положил веревку возле его руки и вышел в ночь. Прежде чем я добрался до конца переулка, за моей спиной коротко сверкнуло.

19

Я поднимался по лестнице, медленно и монотонно ступая по низким ступеням, ведущим к массивному порталу Дворца. Внизу стояли зеваки, потому что редко увидишь монаха вне стен монастыря, а уж возле Дворца и вовсе никогда. Я был одет в грубую серую рясу и капюшон, приходилось следить за тем, чтобы не споткнуться.

На меня глазели блестящие аристократы, их жены и бдительные охранники, но никто не пытался меня задержать. Я дошел до двери и остановился, она была в три раза выше меня, рядом с нею я почувствовал себя маленьким и жалким. Отведя большой молоток в форме планеты с вырезанными на ней контурами континентов, я стукнул, и дверь глухо загудела. Я ждал, и наконец она со скрипом открылась. Ею пользовались не так уж часто.

Передо мной стоял невольник в блестящей оранжевой с голубым ливрее и с золотой цепью на шее.

- Что вам угодно? - вежливо спросил он.

- Я хочу предстать перед Высшим Судом.

- Перед Высшим Судом? - повторил он.

Я кивнул.

- Он уже собрался?

- Да, отче. Но что вам нужно от Суда?

- Это я скажу только Суду.

Он удивленно покачал головой и повел меня длинными извилистыми коридорами. Высокие потолки были богато украшены фресками, изображающими Императора и его предков, пушистые ковры глушили звук наших шагов. Они покрывали почти весь пол, и только по краям виднелся розовый, почти прозрачный мрамор.

Невольник остановился перед высокой дверью, деревянной с позолотой, распахнул ее и сказал:

- Высший Суд, отче.

Я переступил порог и остановился. В конце огромного зала находилось возвышение, на котором стоял длинный высокий стол, а за ним сидели трое мужчин с угрюмыми лицами, одетые в оранжевые тоги. Позади них стоял высокий, богато украшенный трон, пустой.

Перед темным столом в небольшой деревянной клетке я увидел невольника, скорчившегося, оборванного и жалкого. Дальше на низких скамьях сидели другие невольники, вольноотпущенники, ремесленники. Некоторые смотрели на большой стол и пустой трон с надеждой, другие не отрывали взгляда от пола. Вдоль стен стояли наемники в ярких мундирах, двое, скрестив на груди руки, стояли перед столом, следя за скамьями. Наемники были равнодушны и спокойны, они не ждали бунта, здесь не могло произойти ничего такого.

"Богатство и нищета, - подумал я, - встречаются здесь, в суде, перед которым все равны. Но почему здесь нет ни аристократов, ни Торговцев?" Мне вдруг вспомнилась старая поговорка: "Закон существует для нищих, это единственное, что они могут себе позволить".

При виде меня люди на скамьях начали перешептываться, наемники зашевелились, даже судьи посмотрели на меня, хмуря брови. Я пригляделся к ним. Крайний справа был стар, у него были седые волосы и морщинистое лицо, но глаза напоминали два холодных голубых камня. Крайний слева был молод и явно пресыщен. Он сидел, откинувшись назад, с презрительным выражением на лице. Между ними сидел статный мужчина неопределенного возраста с надменным лицом. Он был тверд, как скала, а глаза его были глазами ястреба. Чем-то он напомнил мне Сабатини. С ним следовало держать ухо востро.

Продолжая хмуриться, он обратился к дрожащему невольнику.

- Какой рукой преступник украл хлеб? - громко спросил он.

- Правой рукой, Высокий Суд, - ответил один из наемников, стоявших у стола.

- Закон гласит, - произнес судья, пронзая невольника взглядом, - что наказание за кражу - лишение руки. Она никогда больше ничего не украдет.