Мир магов

Дальше они пошли едва ли не на цыпочках, аккуратно раздвигая листья папоротников и переступая через скользкие коряги. Скоро, Спек поднял руку, командуя остановку. Подходить ближе не было смысла, для них варвар был прекрасно виден, но сам, похоже оставался в глубоком неведении. Тут перед волшебниками открылась чарующая картина чужих чар. Если вся людская магия развивалась при постоянном обмене идеями и заклинаниями, можно сказать, была единой системой, то магия варваров принципиально от этого отличалась. Изоляция вынуждала их идти по собственному уникальному пути, что могло дать внимательному наблюдателю, прорву пищи для размышлений. А внимания людям было не занимать, особенно, когда дело касалось их любимой магии.

Практика финал

Летиец колдовал необычно. Первым в глаза бросалась его до безобразия низкая скорость. Даже Уриэль, не славившийся своей быстротой, и то быстрее двигал своей аурой. А он ведь еще и первого курса не закончил. Скорее всего, причина такого отставания от людей - отсутствие у варваров достойной школы магии с отработанными методиками, стандартами и целями обучения. Может, у них вообще устаревшая форма передачи знаний, индивидуально от одного учителя к ученику? Так никакой науки не постоишь! Надо ли говорить, что в Академии обучение было поставлено с фокусом на непревзойденную эффективность? Увидев навыки своего будущего оппонента, Спек окончательно расслабился. Неизвестный противник мог вызывать разумную долю опасений, но такой вот недоучка вызывал лишь смех. Но, всё это дело десятое. Куда важнее была магия, применяемая Летийцем.

По правде говоря, Уриэль с Мунитом не могли разобрать ни одного плетения. С одной стороны, оно и понятно. Даже из общедоступных чар они знали по жалкой тысчонке плетений, когда в одной библиотеке Первой Академии хранились сотни тысяч разных заклинаний. Их одних, и то за всю жизнь не выучишь. Но, с другой, неизмеримо более правильной, стороны, при анализе структуры человеческих плетений, всегда можно примерно угадать, что оно будет делать. Конечно, если вынести за скобку высшую магию, в ней и демоны ноги переломают. Но в остальных случаях это правило действовало безукоризненно. Магия варвара решительно не вызывала никаких ассоциаций. Даже самые простые из применяемых варваром плетений, которые Уриэль мог бы повторить после пары минут тщательного изучения, все равно оставались ему не понятны. Да, отдельные блоки хоть как-то угадывались, вроде тех же накопителей маны, весьма похожих на Акадский вариант, но в остальном… Всё было бы иначе, окажись тут хороший магический теоретик. В конце концов чары Летийца строились по тем же самым принципам и опирались на такие же законы магии, что и их собственные. Тут надо просто посидеть с часок над рунной транскрипцией, подкрепленной двухмерной проекцией и все станет кристально ясно.

Теоретиков среди магов не оказалось. Спек был отъявленным практиком, а Мунит с Уриэлем были студентами, не особенно-то понимающими, как работает их магия, не то, что чужая. Так что, необычная структура заклинаний варвара не дала им ничего. Нет, разумеется ей можно просто полюбоваться или постараться запомнить, хотя это едва ли получится. На крайний случай, использовать как источник вдохновения для своих личных чар. Ведь, если они сходу не могут понять предназначение отдельных плетений, значит этого не сможет сделать и потенциальный противник. Поставив такую особенность на вооружение, можно многого добиться. Но для этого необходимо обладать несколько другим складом ума, чем у собравшихся здесь магов. Спек думал не о новых преимуществах, а о превосходстве акадской магии, внимание Мунита вообще перешло с магии варвара, на корчившегося от боли охотника, а Уриэль был поглощён таинственными метаморфозами, происходящими в ауре страдающего человека.

Дело в том, что Уриэль, совершенно неожиданно для себя встретил в Летийце такого же мага жизни, как и он сам. Хотя аура варвара была обыкновенной, не такой, как у самого Уриэля, но ману, которой он наполнял свои плетения не перепутаешь ни с чем. Тяжеловесная нефритовая зелень огромными объемами закачивалась в чужеродные чары, чтобы затем вызвать бурю перемен в духовном теле человека. Уриэля это действо повергло в небывалый шок. То, что он видел сейчас, может и не решение всех проблем, но взгляд настолько свежий, что способен с ног на голову перевернуть все представления об этом направлении волшебства. Для любого акадскаго мага новость о том, что чары, основанные на мане жизни, могут продуктивно влиять на ауру – это сенсация, достойная первой полосы газет и журналов. Хотя, тут он себя одернул. Осмотревшись по сторонам на магов воздуха и тьмы, заметил, что тех это открытие совершенно не волнует. Толи от непонимания, толи от того что магия жизни для них ровным счетом ничего не значит.