Мир Марка Твена

А что происходило тогда в Англии на самом деле?

Было бедственное, тяжелое время. Корчилось в последних судорогах средневековье — в третьей четверти того же столетия родится Шекспир, символ Возрождения. Ломался ход истории. Феодалы отжили свое, теперь начиналось время промышленников, торговцев, банкиров — буржуазии. Английское государство крепло на глазах: отец Эдуарда Генрих VIII покончил со своеволием герцогов и графов, а сестра принца Елизавета — та очаровательная девочка, с которой любил поболтать и пошалить Том Кенти, — став в 1558 году королевой, сумела окончательно подорвать всевластие архиепископов и маленьких царьков, сидевших в родовых замках. Строился могучий флот, корабли под английским флагом бороздили все моря, омывающие Европу. Испания, главная соперница Англии, прислала к ее берегам громадную эскадру, кичливо именуемую Непобедимой Армадой, и англичане разбили ее наголову — правда, было это уже позже, через тридцать лет после воцарения Елизаветы.

А вот судьба другой приятельницы Тома Кенти, леди Джейн Грей, сложилась куда печальнее. Эдуард царствовал совсем недолго, и после его ранней смерти начались споры за престол. Принц Эдуард был влюблен в леди Джейн и ей отказал в своем завещании английский трон. Но победила другая придворная партия, а Джейн Грей была объявлена государственной преступницей и приняла казнь. Ей было всего семнадцать лет.

На трон возвели другую сестру Эдуарда — Марию. Народ прозвал ее Кровавой. И не напрасно. Она правила Англией лишь четыре с небольшим года, но за эти годы крови пролилось столько, сколько не проливалось за иные десятилетия. На пиках, установленных вдоль Лондонского моста, не успевали сменять черепа обезглавленных заговорщиков и изменников — казни происходили что ни день. А тех, кто попроще родом, швыряли в переполненные тюрьмы по любому поводу.

Впрочем, при Генрихе VIII все это уже было — и десятки тысяч узников в смрадных темницах, и виселицы, и перегруженные работой палачи. Бунтовали церковники, обиженные тем, что Генрих отобрал у них земли и угодья, плели интриги аристократы, которых король лишил привилегии создавать свои дружины — нередко посильнее регулярной армии. Самодержец твердой рукой вел государственный чертог к намеченной цели — ею была сильная, сплоченная монархия. Исторически правота была на его стороне. Но от этого ничуть не легче становилось английскому народу. Земля переходила под власть короны, а крестьян сгоняли с их наделов, заставляя бежать в города, где они жили кто воровством, кто подаянием. Фабрик было еще немного, и они не могли принять всех, кто стоял у их ворот. Маркс напишет об этой эпохе: «…люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной своей новой обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг — частью из склонности, в большинстве же случаев под давлением обстоятельств».

Не раз они поднимались на борьбу. Двор и аристократия были напуганы восстанием крестьян в Норфолке. Возглавивший восстание мелкий дворянин Роберт Кет провозгласил: «Лучше нам взяться за оружие, лучше привести в движение небо и землю, чем терпеть такие ужасы». Было это в 1549 году, когда престол занимал Эдуард VI — тот самый принц, о котором пишет Твен. Историк Дэвид Юм, чью книгу Твен часто упоминает в своей повести, характеризует Эдуарда как «человека мягкосердечного, питавшего склонность к справедливости и равенству своих подданных перед законом», но вместе с тем «лицемерного и не чуждого жестокости в силу полученного им воспитания и условий времени, в которое он жил». Роберта Кета он послал на казнь.

Но народ считал Эдуарда добрым правителем. О нем ходили предания, сильно преувеличивавшие его незлобливость и демократичность. Этому способствовали и загадочные обстоятельства его смерти. Эдуард VI умер семнадцатилетним от какой-то неведомой в те времена болезни. Пока шла распря из-за трона, вельможи скрывали, что у короны временно нет владельца. И долго еще ходили слухи, что на самом деле король жив и скрылся, чтобы вместе с народом выступить против богачей и сановников.

На почве таких легенд, глухими отголосками дошедших до XIX века, возможно, и родился замысел Твена. Однако, взявшись за «Принца и нищего», он заботился не о том, чтобы придать легенде видимость действительного события, как поступил бы на его месте романтик. Твену гораздо важнее было воссоздать эпоху в ее истинности. И он, опираясь на документы и старинные хроники, показывал Англию времен Тюдоров разоренной, страшной страной, где на одном полюсе роскошь и изысканность, на другом — нищета и грязь, где трущобы битком набиты вчерашними крестьянами, обреченными на голод и мытарства.