Мир миров

– Завтра Новаковский, очевидно, скажет нам, что Мочка сможет нас защитить, – зевнул Кутшеба. – А сегодня? Либо нам придется провести несколько бессонных часов, либо видеть один и тот же сон по кругу.

– А еще можно напиться, – Грабинский подсунул Кутшебе очередную бутылку, добытую из-под кровати. – Человек не видит снов, когда порядочно напьется.

Кутшеба отказался. Яшек же вырвал у него бутылку и присосался к ней. Он опустошил ее чуть ли не до половины и через несколько минут уже захрапел на своей койке.

– Завидую я ему, он может так простодушно спать, – улыбнулся Грабинский, глядя на парня. – А не сильно-то он испугался чародея на другом дирижабле. А ведь это серьезная вещь. Чародеи гребут большие бабки, не всякий их наймет. Как думаешь, Мирек, наш босс все тебе рассказал про это дело?

– Он в основном вспоминает, как хорошо ему было летать в космосе и завоевывать другие расы, которые оказались не настолько глупы, чтобы сопротивляться. Думаю, если он украл дирижабль у настроенных против марсиан радикалов, то они таки могли на него разозлиться.

– А ты не задумываешься время от времени… может, они правы?

– Человечестволюбцы? Нет, я никогда об этом не задумывался. Не путай меня с теми, кто лучше и умнее. У меня тут своя работа, только и всего. Мир – это то, что происходит вокруг.

– Когда-то ты отомстишь, Мирек. И тогда мир вокруг тебя обретет значение.

– Может. А может, после всего я просто умру? Знаешь, я всякого начитался и наслушался о мести. Я читал о вражде и вендетте, дошел до албанского селянина, который рассказал мне о «Кануне Леки Дукаджини» [1]… Месть – это печальная история. Всегда один и тот же конец.

– Какой? – не выдержал наконец Грабинский.

– Когда закончишь свое дело, кто-то пойдет по твоему пути.

Глава 3

Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков

Кто-то следил за ними. Небольшой и ловкий, с каменной фактурой кожи, цвет которой идеально сливался со все сильнее выцветающими фасадами каменных домов. Такое обесцвечивание было характерно не только для Кракова – так происходило в большинстве городов, хотя порой случалось, прежде всего на юге Европы и, похоже, в Азии, что жители выходили на улицы, чтобы разукрашивать дома во все доступные цвета. Когда им не хватало красок, они использовали фрукты, лоскуты цветных тканей и даже целые тюки цветных полотен, украденные у портных. Бывало, использовали и кровь – животных или даже людей. Эти южные причуды были непонятны жителям севера и территорий, удаленных от Средиземного моря. Так что большинство европейских городов серело, причем только потому, что сложно было найти людей, чувствовавших себя ответственными за весь район. Разумеется, существовали городские советы, бургомистры и президенты пыжились в своих кабинетах и на публичных выступлениях, функционировали целые клубы меценатов и президентов местных сообществ, которые так и светились чувством высшей цели. Тем не менее мало кто смотрел на город как на нечто целостное.

Не было необходимости укреплять отношения между жителями, так как они и без того были сплочены самыми прочными из всех возможных уз – желанием выжить в диком, враждебном мире. За душами-стражами и заговоренными валами бушевал новый хаотичный мир, полный существ, готовых использовать любой шанс, чтобы ворваться на охраняемые территории и раскрасить улицы и дома по-своему. Этот вечно бдящий, притаившийся неподалеку кошмар заставлял людей сосредотачиваться прежде всего на самом важном – на выживании. Даже искусство было лишено своей безмятежной независимости. Художники отложили поиски Абсолюта на потом, все свое мастерство направляя на произведения, призванные дарить безопасность им и их клиентам.

И хотя дома в городах напоминали неопрятных старцев, их стены были расписаны литаниями охранных заклинаний, каждая скрипящая ступенька на лестничной клетке была оснащена собственными защитными кругами, охранялись также окна и крыши, камины и пороги. Под фасадами ветхих зданий скрывались настоящие крепости.

Поскольку преследующее Кутшебу нечеловеческое создание скользило по карнизам и крышам так, будто никаких охранных заклинаний вообще не было, то оно не могло прийти снаружи. Должно быть, это был кто-то из местных демонов, которых жители Кракова приняли, а может, и создали сами.

Кутшеба ни за что бы его не заметил, если бы не Шулер. Он почувствовал тревогу с первого же момента, когда утром вышел из арендованного на Казимеже жилья. Он отдавал себе отчет, что именно мара одарила его умением ощущать опасность. Однако он не сумел установить ее причину. Шулер тайком указал ему на голема, преследующего их на высоте крыш, который был ненамного больше голубя, а по форме напоминал охранных горгулий Кракова. Глаза Шулера не видели света, закрывшись навсегда в то мгновение, когда Кутшеба пленил его, однако бог видел мир многими другими, более совершенными способами.