Мир миров

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля, Одинокая гора, Дворец Черномора

Кутшебу не очень-то радовала идея следовать птичьим советам. Но что им оставалось, если на плече у него сидел переводчик, представляющий всю эту неестественно тихую банду. Они совсем недавно убегали от одной птичьей армии, а теперь должны были полагаться на другую?

– Пора! – повторил человеческим голосом ворон, который секунду назад сел ему на плечо, бросил на него грозный косой взгляд и, прежде чем мужчина успел согнать его, прохрипел, что они, честные птицы Диких Полей, помнят о своих обязательствах перед теми, кто когда-то им помог. И что они лучше падут в бою, чем откажутся от своего обещания Яшеку. – Пора!

Птица могла быть одержимым идеалистом, готовым отдать жизнь за ребенка, который давным-давно по доброте душевной бросил крошку какому-то воробушку, но она была права. Действительно было пора.

Кутшеба опорожнил магазин, разбивая оконные стекла, похожие на хрусталь, благодаря чему туча птиц смогла ворваться внутрь. После них в зал вбежали Мирослав с Шулером. Бог не терял времени – он рванулся к алтарю, отбрасывая стражников, склонился над Вандой, погладил ее по голове и продолжал шептать что-то ей на ухо, пока она не ответила коротким кивком. Так они и замерли, обнявшись, как будто вокруг них не разгорался бой.

А мертвецы уже бежали к ним. Птицы безжалостно растерзывали каждое создание, которое имело на себе хотя бы частичку открытой плоти. С упырями и скелетами было чуть хуже. Что еще хуже, Мочка очнулся от удивления и атаковал крылатых нападающих, используя весь свой арсенал. Кутшеба, устремившись к одержимому, толкнул какого-то волкодлака, застрелил троих казаков, после чего поменял магазин на другой, наполненный пулями с именами демонов, населяющих Мочку. Он выстрелил одержимому в голову.

Мочка завыл, упал на колени и повернулся к Кутшебе.

– Это вы? – прошептал он с удивлением. – Именно вы?.. Я думал…

Кутшеба всадил ему в лоб вторую пулю, и вторая плененная душа погибла в белой вспышке. За ней третья и четвертая. Мочка сжимался, плакал и умолял Кутшебу прекратить.

Какой-то мертвяк кинулся на Мирослава и упал, подстреленный.

– Мирек, мать твою, заканчивай церемониться! – закричал из-за спины Грабинский, который как раз в этот момент перешагнул порог зала.

Стреляя почти без перерыва, потому что он перезаряжал барабаны с невероятной скоростью, он пробивался к узникам. Казалось, он даже не целился, однако каждый из его выстрелов разрывал черепа живых и мертвых. Он прервал огонь только на секунду, чтобы освободить связанных, не забыв хорошенько пнуть Крушигора, прежде чем помочь ему.

Черномор смотрел на него умоляюще. Грабинский размозжил голову и ему.

Освобожденный Яшек кинулся к Ванде. Птицы закрывали его собственными телами, но он даже не замечал, как они погибали, принимая направленные на него удары. Он встал напротив Шулера, который все так же игнорировал сражение. Бог прижимал к себе Ванду – молчаливую, растерянную. Когда-то такая полная жизни, сейчас она смотрела на своего приемного отца глазами, в которых не было ничего, кроме пустоты и сожаления.

– Я её разбужу! – закричал Яшек, и какое-то мгновение казалось, что Шулер сейчас убьет его.

Кутшеба перезарядил магазин, чтобы убить последних духов в Мочке, когда того внезапно подхватил Волк Ветролап и они вылетели в окно. Кутшеба выстрелил им вслед и мог поклясться, что попал, но волк даже не замедлился.

– Убираемся отсюда! – крикнул он остальным. – У нас есть то, за чем мы пришли. Уходим!

Казалось, его никто не услышал.

Крушигор швырял врагов об стены, бросал их на землю и топтал, злобно рыча. Сара защищала его со спины, метая проклятия налево и направо. Грабинский с дьявольской улыбкой оперся спиной на одну из причудливых колонн и, не переставая стрелять, переговаривался с небольшой птицей, сидящей у него на плече. Другие птицы тучами пикировали на людей и тварей, лишенных главаря, но всё еще отчаянно сражающихся.

А посреди всего этого стоял Шулер, держа в объятиях Ванду и молча глядя на Яшека, который умолял позволить ему помочь.

Наконец, бог наклонился над парнем.

– Будь что будет, – сказал он. – Делай свое, дитя.

Тогда Яшек, не обращая внимания на невольное рычание бога, поцеловал Ванду.

Он целовал девушку неумело, как ребенок, которому только-только перестал казаться отвратительным и недостойным мужчины обмен поцелуями с девчонкой. Красный от волнения и того теплого смущения, которое всегда сопровождает первые поцелуи, он казался самым обычным неуклюжим, испуганным и неуверенным мальчиком. Невозможно было рассмотреть никакой магии в этом поцелуе, даже если парня и девушку окружал торнадо из крови и смерти, от которого содрогались стены дворца, и над двумя молодыми людьми нависал бог, который не знает, теряет ли он надежду или, наоборот, обретает ее в этот единственный миг.