Мир миров

– А вот и нет. В Берлине. – Чавканье на миг превратилось в смех. – Это чуть похуже. Там у нас не так много людей. И если бы оказалось, что тот еврей – наш человек, то мы могли бы ее выкрасть.

– Или перехватить.

– Перехватить?

– У Шимана семья в Петербурге. Он хорошо знает, что там делают с такими, как он. Добровольно он с ними не пошел бы. Если у них его дочь, они могут требовать от него что угодно. А если мы перехватим ее, он станет на нашу сторону. А зачем терять такого специалиста, если можно его завербовать?

– Ну, тогда можем ее перехватить, – согласился седой. – А сейчас бывай. Говорите, там этот гадкий голем? Мы не спустим с него глаз. А ты поживее берись за работу!

– Ненавижу легавых, – поделился впечатлениями Шулер, когда седой ушел. – Зачем ты нас в это втянул? Ты так все запутал, что, того и гляди, сам споткнешься о нити своей паутины.

Они заказали борщ и вареники.

– Дело сложное. Мы должны проникнуть в хорошо охраняемое место, так что пригодится любая помощь. Если нам улыбнется удача, – Кутшеба подмигнул Шулеру, – мы выйдем из этого без потерь, еще и заработаем. А контакт с полковником Корыцким нам может пригодиться и в будущем. Это не простой легавый, дружище. Это очень влиятельный человек в краковской разведке, тот, кто сможет помочь, если все провалится.

Глава 4

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира

Погода все сильнее портилась по мере приближения к границам Вечной Революции. Никого это не удивляло – на пограничье всегда стояла паскудная погода. Границы охраняли тяжелые грозовые тучи, созданные погодниками-рабами, и готовые в любой момент поразить путников молниями. Идеологически обработанные бури таились среди скелетов деревьев и людей, оставшихся после нескончаемых битв Пущи с Революцией.

Даже Ванда перестала рисковать и наблюдала за округой только из каюты. Хотя сонные атаки уже прекратились, члены экипажа ходили злые и раздражительные. Крушигор, опираясь на свой трехметровый авторитет, не замедлил объяснить всем, что именно Саре они обязаны спасением от кошмаров, потому цыганку никто и не трогал. Зато доставалось технике. На борту жаловались на канаты и крюки, в машинном отделении много нелестных слов звучало в адрес двигателя, который жрал слишком много топлива, на кухне свои самые тяжелые минуты переживали кастрюли и тарелки. Не помог даже Мочка, который быстро всем напомнил, что даже невинно брошенное в злом расположении духа ругательство может погубить весь корабль; если кто-то, к примеру, проклянет канат, плохая энергия впитается и испортит его. Ругательства поутихли, но злость, которую теперь никак нельзя было выплеснуть, только росла.

«Ягелло» все время следовал за ними – не приближался и не отставал. Хуже того, Мочка сообщил Новаковскому, что к ним направляется еще один дирижабль. Его еще не было видно, но капитан «Батория» сумел почувствовать его присутствие.

– Мы справимся с двумя кораблями, если возникнет необходимость? – как-то вечером спросил Кутшеба.

– Будет трудно, – признал Новаковский.

Они сидели вчетвером в его комнате. Кутшебу сопровождал Грабинский, а марсианина – Чус. Новаковский оказался фанатом бриджа. А в Грабинском он нашел такого же фаната этой игры. Вдвоем они научили Кутшебу ее основам и втянули его в регулярные вечерние партии, которые использовали также для обсуждения дел, к неудовольствию Чуса, который подходил к игре очень серьезно. Бридж, в котором игроки переговариваются не только для того, чтобы сделать ставки, был для слуги не настоящим бриджем, а карикатурой на благородную игру, богохульством и профанацией.

– Вы этого не предвидели? – спросил Кутшеба, забирая тузом короля. На миг показалось, что марсианин гадал, спрашивают его про игру или про поход.

– Не все можно предвидеть, – ответил он наконец. – Хотя этот туз… боюсь, вы немного отвлекаете благородного Чуса во время ставок, отсюда эти ошибки. Нет-нет, это очень хорошо, – Новаковский жестом сдержал извинения слуги. – Так игра становится интересней.

Чус недовольно покачал головой, но снова быстро взял себя в руки. Он сидел красный от стыда. Румянец, однако, придавал живость его обычно серьезному бледному лицу, а почувствовав это, он засмущался еще больше. Он терялся среди мужчин, которые весело поглядывали на него, собрал шестерки козырной десяткой и, осознав, что наделал, закрыл лицо картами, чтобы игроки не увидели паники в его глазах.

Как все эгоцентричные паникеры, он слишком нервничал по мелочам. Грабинский, притворяясь, что его не интересует разыгрываемая Кутшебой партия, вертел в руках рюмку. Его абсолютно не интересовал Чус с его проигрышем и унижением. Кутшеба, который очень не любил проигрывать, сосредоточился на игре и поэтому не обращал внимания на мучения слуги.