Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век

После многих колебаний Липпман поддержал Вильсона в его выборной кампании 1916 года, на практике осуществляя действия по формированию общественного мнения, которые он критиковал в теоретических книгах. Однако Вильсон не принял его кандидатуру на пост главного цензора и пропагандиста военного времени, отдав новый Комитет публичной информации своему другу и тоже журналисту Джорджу Крилу. Тот создал гигантскую организацию с 37 отделами, сотнями сотрудников и многими тысячами волонтеров (в начале 1917-го в этой структуре работал и Буллит). Липпман принял посильное участие в военных приготовлениях: вместе с молодым Франклином Рузвельтом он организовывал учебные лагеря для военных моряков. Потом, однако, он принял руководство «The Inquiry», что стало, возможно, самой важной идеологической работой военного времени.

Джон Рид публично обвинил Липпмана в предательстве радикальных идеалов молодости; сам Рид в это время был в Мексике, откуда писал восторженные репортажи о революционных войсках Панчо Виллы, сражавшихся с американскими империалистами. Липпман отвечал ему, что Рид не может быть судьей того, что он называл радикализмом: «Я, – писал Липпман, – начал эту борьбу намного раньше тебя, и закончу ее гораздо позже» [17]. Он оказался прав. Прожив долгую жизнь, он критиковал военную администрацию Рузвельта и потом Холодную войну с левых, хотя далеко уже не радикальных позиций.

Похоже, что именно в эпоху идеалистического Вильсона подспудно развивалось разочарование демократией, и разделяли это чувство как раз те, кто искренне поддерживал начинания профессора истории, ставшего президентом воюющей Америки. Разочарование принимало разные формы, но все они были связаны с раздражением невозможностью провести внутренние реформы открытым демократическим путем; критикой тех манипуляций электоратом, прессой и рынками, которые в ХХ веке стали необходимой частью исполнительной власти; неверием в то, что демократия – не только в грешной Европе, но и в свежей, могущественной Америке – сможет противостоять новым деспотическим государствам, идеологическим основанием которых стал социализм. С этим чувством, родом меланхолии, были связаны отказ от веры в моральную значимость политического действия, критика человеческой природы и неверие в ее способность к солидарности и самоорганизации. И все же это было новое, специфически американское чувство: не русский нигилизм, коренившийся в неизбывном отчуждении от власти; не германский ресентимент, смыслом которого было признание неодолимой слабости перед лицом врага; и не французский экзистенциализм, дело близкого будущего. Американская мысль искала прагматические, годные к реальному осуществлению пути и методы политической жизни в условиях, когда демократия не работает.

Уолтер Липпман понял эту ситуацию как задачу новой социальной науки. В демократической политике, рассуждал Липпман, люди реагируют не на факты, а на новости; соответственно, решающую роль играют те многие, кто приносит новости людям – журналисты, редакторы, эксперты. Но в отличие от политической машины с ее партиями, законами, разделением властей, работа информационной машины никак не организована.