Слово, на которое заканчивалось каждое трехстишие, он вытягивал в пару секунд. Не знаю как некоторым, но мне это безумно понравилось. Сразу, с начала песни, на меня навалился некий кокон, оберегавший ото всего вокруг, и только эти слова помогали мне держать связь с реальностью.
И в следующую секунду раздался резкий удар барабанов, и гитара прибавила своё участие в песне. А вместе с ними голос настойчиво протянул:
Кокон разрушился, теперь мне вновь открылся мир, серый, мрачный. Однако в словах этой песни такой красивый и манящий, что я просто не мог оторвать свой мысленный взор от этого постапокалиптического великолепия.
И тут голос вновь спокойно заговорил под мирное бряцанье гитары:
На этот раз никакого воображаемого кокона не возникло, теперь я свободно наблюдал за окружающим миром, который приводил меня в дрожь и в тоже время восхищал до трепетания.
И тут вновь ударили барабаны:
Он протянул последнее слово, и вновь заиграла гитара. Только теперь не мерно перебирая струны, а как бы длительно держась на одной октаве. Будто скрипка.
Именно в этот момент окружающий мир мне открылся лучше всего. По телу пошла дрожь, в душе стало вдруг резко и пусто и тепло. Я готов был кричать от распирающего восторга перед данным величием, однако единственное, что мог делать, это с раскрытым ртом смотреть в низкие темно-серые небеса, чья красота и ужас поразили меня.
После гитара ускорила свой ход, и я чуть не задохнулся от прилива восторга и страха, исходящего от тумана и разрухи вокруг.
Ещё чуть позже голос повелительно заговорил:
Последние слова он сказал чуть прикрикнув.
Затем второй голос, соправождавший первого всю песню, мерно протягивая “Aaa” свёл грохот барабанов на нет. Осталась только гитара и первый голос, сказавший:
После этого всё закончилось.
Я, ошеломлённый, снял наушники. Что это было, на мгновение я готов был преклонится перед величием постядерного мира и Апокалипсиса, я даже, вроде, нашёл в нём некую красоту. Я будто мог дотронуться до неё, но никак не мог дотянуться. Или мне всё это лишь показалось?
Я даже не могу теперь толком объяснить, что это было. Будто небеса разверзлись передо мной, и открыли весь ужас неведомый людям. Однако мне он понравился. Хотя, что это за бред?! Чёрт, я теперь даже не понимаю, что со мной было…
Но почему же мне тогда хочется испытать это ещё раз?...
– Обычно, когда я снаружи и стоит такой сильный туман и чуть моросит дождь, я пытаюсь слушать что-нибудь повеселее, однако сегодня мне хочется слушать именно подобные песни. Сам не знаю, почему. Может, чтобы ухудшить себе настроение ещё больше? Мне не известно. Лишь одно мне известно: для меня, музыка – наркотик, и главное – чтоб он был. А ухудшит ли мне он настроение, или наоборот – неважно. Основное – это то, чтобы он связал собой некие чувства, тогда мне будет понятно, что я действительно прослушал ту, или иную песню не зря. Думаю, только что ты сам это понял, – глядя на гарнитуру, при этом чуть теребя её в руках, медленно и тихо, но твёрдым и сильным голосом, произнёс Антон.
Музыка – это наркотик… Как правильно сказано…
– Спасибо, – сказав это, я повернулся в другую сторону, теперь мне на душе стало куда лучше. Даже не знаю, почему, но точно чувствовал, что лучше.
* (Прим. Автора) Песня американской рок-группы, которой я восхищаюсь, System Of A Down, под названием Lonely Day.
Чуть выглянув за спящего Петю, я поднял глаза к небу. Там меня ничего не ждало, кроме, разве что, постепенно чернеющего марева. Значит – вечереет.
В такое время туман обычно чуть отступает: наступает ночь, температура падает, и молочная суспензия чуть уменьшает свою консистенцию и становится более проницаемой, в добавок немного флюорисцируя. Этот раз не был исключением.
Вновь посмотрев вперёд, я смог различить деревья у обочины. А ещё чуть позже, видел уже несколько покосившихся, с оторванной корой, корявых хвой.
Даже их радиация не пощадила. Хотя, может, это мутанты такое сотворили? Нет, здесь слишком много изуродованных деревьев. С таким количеством растений, подобное даже эти бестии сотворить не могли.
Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как туман отступил ещё больше. Теперь мне открывалось всё на несколько сотен метров вокруг. Да вот только это “всё” приобрело ещё более тёмный тон. Ночь входила в свои права.
Через полчаса всё вокруг вконец окрасилось в чёрный цвет. Только немного, на фоне серых, вечно висящих над этим потерянным миром, облаков, можно было различить расплывчатые контуры осиротевших крон немалых деревьев.