Мир на костях и пепле (СИ)

Пекарня больше не требует настолько много внимания, так что у меня (как не у самого необходимого члена команды) появляется уйма свободного времени, часть которого я посвящаю помощи новой знакомой с ее школой. Кассандра волнуется, что детей не заинтересуют подобные занятия, но она оказывается совершенно не права. Стоит мне лишь обмолвиться словом с соседкой, как на следующий день минимум десяток родителей приходит поглазеть на капитолийскую учительницу и ее заведение, яркими красками украшающее всю улицу. Поэтому, когда в середине октября двери туда впервые открываются для посетителей, мне приходится помогать уже не от скуки, а из-за необходимости. К счастью, педагоги и воспитатели на подмогу находятся быстро, и я уже не чувствую такой потребности находится в студии постоянно, но отчего-то все равно не могу перестать искать поводы вернуться.

Смотреть на детей, поющих, рисующих, танцующих и рассказывающих стихи просто ради забавы, чтобы занять свободное время, одновременно мучительно больно и завораживающе прекрасно.

Они, вероятно, и есть главная причина, почему через всё это стоило пройти.

И еще одна не менее важная причина теперь всегда вертится где-то под боком — разбрасывает всюду книги, забывает закрывать шкафчики, когда что-то ищет, проводит часы на кухне, изобретая новые шедевры, оставляет мокрые следы по всему дому, когда выходит из душа, и разрешает быть настолько близко, насколько вообще позволяют наши обстоятельства.

Но это все же немного дальше, чем каждый день рисует моя фантазия.

Бессонными ночами, которые периодически (но гораздо реже) все-таки случаются у нас обоих, Пит сидит над пустыми листами с карандашом в руке. Я не знаю, какие именно попытки он предпринимает, но по утрам частенько нахожу вовсе не признаки успехов, а обрывки, скомканную бумагу и брошенные на пол кисти. В такие дни Пит выглядит более хмуро, чем обычно.

Я боюсь спрашивать, потому что не хочу ранить сильнее, ведь и так чувствую свою вину за то, что подтолкнула его к испытаниям себя на прочность. Конечно, умом я понимаю, что это важный барьер, сломав который ему станет в разы легче, но видеть, как что-то причиняет твоему близкому боль, и быть неспособной помочь — просто пытка.

А когда я все же решаю, что, если ничего не изменится, пора вмешаться, Пит удивляет меня, переворачивая все с ног на голову.

Тем утром я с трудом просыпаюсь, насильно вытаскивая себя из объятий ночи, но вот других — более приятных объятий — не чувствую и начинаю шарить рукой по кровати. Пита не нахожу, зато натыкаюсь на что-то шуршащее. Разлепляю глаза — записка.

Китнисс,

Как официальный совладелец пекарни, объявляю сегодняшний день — твоим выходным.

Возражения не принимаются.

Целую

Пит

P.S. Если честно, я просто не смог тебя разбудить. Когда ты начала так крепко спать?

P.P.S. Как официальный совладелец, я и для себя объявляю полувыходной. Буду дома после обеда.

P.P.P.S. Переверни записку.

Прежде чем выполнить последнюю просьбу, читаю дважды — красивый и размашистый почерк Пита совсем не вяжется с игривым тоном текста, из-за чего кажется еще милее. А когда все же переворачиваю — теряю дар речи.

Это рисунок. Небольшое пёрышко, выведенное простым карандашом. Совсем не шедевр — скорее набросок, но он однозначно нарисован рукой Пита, отчего в моих глазах приобретает такую ценность, что хочется мгновенно повесить его под стеклянную рамку.

Он смог.

Расстраиваюсь, что не присутствовала при этом долгожданном событии и даже теперь не могу выразить свою радость автору лично, но внутри щекочет счастье.

Когда Пит возвращается домой, я даже не пытаюсь сдержаться и бросаюсь ему на шею, чуть не сбивая с ног. От него пахнет печеньем, мятой и еще чем-то еле уловимым, что я просто называю запахом уюта — запахом его волос, подушки, мягкой хлопковой футболки и наших вечеров с книгой или у телевизора. Моя жизнь теперь переполнена этим запахом, но я не прекращаю жадно вдыхать его каждый раз даже спустя месяц совместного быта.

Пит смеется и оставляет беспорядочные поцелуи на плече, шее, щеке.

— Хорошее настроение? — спрашивает он, выпутываясь из моих рук.

— Надо было разбудить меня! Когда ты это нарисовал?

— Сегодня ночью.

— Пит, боже! Надо было позвать меня. Это же так важно! Я уже с ума сходила и совершенно не знала, чем могу помочь.

— Ты помогаешь мне каждый день, — отвечает он ласковым, но серьезным тоном. — Рисунок бы все равно никуда не делся, в отличие от нормального сна.

Поворчав еще немного, все же соглашаюсь и забрасываю его тонной вопросов. К моему удивлению, Пит, покопавшись в одной из полок, извлекает на свет еще несколько набросков неудавшихся, на его взгляд, перьев. Разглядываю их, обрисовывая кончиком пальцев изящные силуэты.

— Почему именно перо?

Пит хмыкает, пожав плечами.

— Это несложно, да и… Птицы напоминают о кое-ком очень важном.

Улыбаюсь, притягивая его обратно в свои объятия, а, когда он небрежно сдвигает листы в сторону, осуждающе шикаю и принимаюсь складывать их сама, осторожно отделяя рисунки в другую стопку.