Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы

Так что поведение СССР никак невозможно признать демонстративным. Сталин хотел ввести войска в Чехословакию, став участником решения важнейших европейских проблем, с которым уже нельзя было бы не считаться. Опираясь на политическую концепцию Народного фронта, который в это время дополнился модификацией Национального фронта (то есть сплочения левых и антифашистских сил перед лицом фашистской агрессии), коммунисты могли бы претендовать на власть, внедряться в силовые структуры по испанскому образцу и далее превращать страну в надежного союзника СССР. Учитывая характер антигитлеровской коалиции, это можно был бы делать достаточно осторожно (как это и будет иметь место в Восточной Европе в 1945–1948 гг.). Очевидно, что и судьба Испанской республики при таком повороте событий в Европе была бы уже не столь безысходной.

Борьба с германской агрессией была в это время важнейшей внешнеполитической ставкой СССР. Какими бы мотивами не руководствовался Советский Союз, его позиция в оценке германской угрозы выглядит более убедительной, чем позиция Запада. Литвинов говорил министру иностранных дел Великобритании Э. Галифаксу: «Англия делает большую ошибку, принимая гитлеровскую мотивировку за чистую монету. Она делает вид, как будто дело действительно лишь в правах судетских немцев, и стоит эти права расширить, как опасность будет немедленно устранена. На самом же деле Гитлеру так же мало дела до судетских, как и до тирольских немцев. Речь идет о завоевании земель, а также стратегических и экономических позиций в Европе» [475]. В принципе умудренные опытом английские дипломаты тоже не принимали аргументы Гитлера за чистую монету. Они считали, что он поэтапно решает задачи расширения Германии на Восток, что устраивало англичан.

Позиция французов была более сложной. Расширение Германии, рост ее сырьевой базы и населения (а значит — и мобилизационных возможностей) возрождал угрозу границам Франции. Гитлер мог возвратиться к претензии на Эльзас и Лотарингию, которую Франция вернула себе в 1918 г., одержав победу в Первой мировой войне. Французские военные предупреждали Даладье, что шансы Германии удержать удар союзников с Запада невелики. Но политики думали не только о чисто военной стороне дела, но и о настроениях своего электората. Жители Западной Европы и думать не хотели о мобилизации, бомбежках, новых финансовых тяготах, когда бюджет и так крайне напряжен.

Но об этих настроениях французского руководства в Германии не знали, тем более наверняка. Начальник штаба вермахта А. Йодль грустно констатировал в своем дневнике, что генералы не признают «гения фюрера». Они боялись неминуемого поражения от Франции, когда Гитлер бросит основные силы вермахта на чешские укрепления.

Германские оппозиционеры решили связаться с Англией и предупредить — уступать Гитлеру не стоит. Эмиссар Остера Клейст 18 августа прибыл в Лондон, где встретился с сотрудником МИД, а затем с депутатом У. Черчиллем. Клейст объяснил англичанам, что если Великобритания будет и дальше уступать Гитлеру, она выбьет почву из-под ног оппозиции.

Это была стратегическая информация. Черчилль направил письмо заговорщикам, которое попало к Канарису. В нем он уверял, что попытка атаковать чешские границы приведет к европейской войне. Однако практически в то же время сторонники умиротворения, находившиеся (в отличие от Черчилля) у власти в Великобритании, сообщили Гитлеру стратегическую информацию не меньшего значения. 6 августа посол Великобритании А. Гендерсон неофициально проинформировал германский МИД: «Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии» [476].

28 августа Чемберлен начал готовить свой визит к Гитлеру, чтобы договориться о решении судетской проблемы и таким образом устранить источник военной напряженности.

Если Великобритания и Франция заняли бы решительную позицию, Гитлер был бы обречен. Он мог либо потерять престиж, отступившись от Чехословакии, что привело бы к быстрому падению его авторитета, либо решиться атаковать Чехословакию, и тогда последовал бы военный переворот. Казалось, в руках Лондона и Парижа были все козыри. Но Чемберлен действовал в прямо обратном направлении. Почему?