Мир на продажу

— А со мной что будет, господин гвардии генерал? — спросил он, вытянувшись по-уставному.

— Тебя капитан Шат в гвардию обещал взять? — ответил вопросом на вопрос Лар и тут же посоветовал: — Не стоит, рядовой, не нужна тебе Бурая гвардия. Вояка из тебя ещё тот, хуже меня даже! Хочешь в отпуск?

— Я хочу уволиться из армии, — твёрдо сказал нелоголаз.

— И чем заниматься собрался? — удивился генерал. — Нелогу мы уничтожим, так что нелоголазы будут не нужны.

Фил пожал плечами.

— Впрочем, дело твоё, — легко согласился директор, ещё находящийся в прострации от картин мира Лепеста. — Я помыслю твоему непосредственному начальнику, объясню ситуацию, и можешь считать себя гражданским! На вот тебе, подъёмные на первое время, — Лар сунул в руки нелоголазу тощий накопник. — Помни мою доброту. У тебя всё?

Бывший рядовой Народной армии, машинально вертя в руках накопник, почему-то вдруг вспомнил Анта. Уму непостижимо, как бедный поэт, который с собственными штанами разобраться не может, будет служить без покровительства Фила! В горящих глазах Лара нелоголаз увидел дикое желание закончить мелкие делишки и поскорее приступить к новому грандиозному проекту. Поэтому Фил решился потревожить директора ещё одной просьбой:

— И последнее, господин гвардии генерал. Демобилизуй, пожалуйста, из армии ещё одного моего сослуживца…

Он стоял возле ограды и ждал Анта. В накопнике оказалось редкое по нынешним временам свойство — мудрость, которую орбисты в преобразах переделывают в нужные обществу преданность и подобострастие. Фил перенёс в себя всё содержимое накопника и почувствовал себя мудрее Лара и забредышей, вместе взятых. Закачанная мудрость помогла догадаться, чем обернётся вся авантюра с дилапированием: из мира Лепеста сделают банальное общество потребления, и теперь уже земляки Фила начнут тащить сюда кучи разных высокотехнологичных и, быть может, опасных вещей. Маятник снова качнётся в обратную сторону, и фашизм обернётся Потребиловкой. Земляки, как забредыши, зажиреют и отупеют гораздо сильнее, чем при Игнате. Потому что на этот раз центром потребления станет не мир Игната, а его, Фила, родной мир. И кто знает, может совсем скоро к ним заявятся захватчики из какого-нибудь совершенно незнакомого мира. Грубые и жадные, соблазнённые лёгкой добычей, они без усилий завоюют мир Фила, и наступят новые времена, в которых землякам нелоголаза будет отведена роль рабов.

А, может, всё будет совсем по-другому. Кто знает, существует ли мир Лепеста: ведь это только гипотеза Павла. Если не существует, то у хитрого Игната есть месяц, чтобы найти решение сложной задачи: запудрить мозги наивному Лару, уволочь в свой мир философа и свою первую версию и, заодно, спасти землян от вторжения. Для опытного дилапера месяц — огромный срок. Что именно придумает Игнат своим изощрённым мозгом, Фил не мог додумать — в накопнике, как сожалению, ни хитрости, ни другого ума.

Погружённый в невесёлые мысли, бывший рядовой не заметил, как демобилизованный Ант растерянно мнётся рядом. Поэт — бесполезнейший человек при любом строе, хоть при орбизме, хоть при Потребиловке, хоть в старые добрые времена — тискал пустой вещмешок, теребил пуговицы серой формы и с надеждой смотрел на товарища. А в отдалении, прислонившись к ограде, стоял Харпат, сжимая увольнительную записку: сегодня выходной, и ефрейтора отпустили на побывку к жене. В другой руке, по обыкновению, ушлый каптёрщик держал свёрток со списанным барахлом. Харпат смотрел на бывших сослуживцев, освобождённых от воинской повинности, с завистью и одновременно с сочувствием, видя из подавленное состояние.

— Пойдёмте ко мне, ребята! — неожиданно предложил он. — Я тут недалеко живу.

Фил, не веря своим ушам, повернулся к прощелыге-ефрейтору.

— Пойдёмте, а? — повторил тот. — Переночуете у меня, не спать же на улице!

Они втроём двинулись к дому Харпата. Ефрейтор вёл их по окраине города и приговаривал на ходу, обращаясь к шагавшему рядом Филу:

— Ничего, всё утрясётся, образуется… Найза рада будет гостям. Душевная женщина! Ждёт, небось! Поесть приготовила… Эх, сейчас супчику горячего поедим! Полезно с устатку жиденького похлебать…

Ант брёл чуть позади. Он, пустыми глазами глядя перед собой, читал себе под нос стихи:

— Наполню чашу светлыми слезами,
Взгляну в неё печальными глазами
И прокляну угрюмый тленный мир,
Что корчится под злыми небесами.

Время от времени поэт останавливался и поддёргивал сползающие штаны.