Полок было такое безумное количество, что свободного места на стенах практически не оставалось. Лишь кое-где, в основном над столом, виднелись небольшие оазисы. Их профессор тоже использовал с толком. Тут, закрывая простенькие обои, красовались сложные генеалогические схемы, выполненные, видимо, самим Евгением Леонидовичем.
Центральное место занимал внушительный лист чертежного ватмана, на котором «произрастало» солидное ветвистое древо, а наверху немыслимо витиеватым шрифтом было написано: «ДВОРЖЕЦКИЕ».
Судя по всему, свой род профессор весьма почитал.
Чуть ли не полкомнаты занимал грубый прямоугольный стол, на котором примостилась лампа под зеленым абажуром. Такие лампы почему-то всегда светили в кабинетах у «демократических» начальников в старых советских фильмах. И стояли они тоже на таких вот массивных столах. Тут же красовалась старинная бронзовая чернильница, из которой гордо торчало гусиное перо. Подобное смешение стилей Игоря позабавило.
Кресло было вполне современным – глубокое, с высокой регулирующейся спинкой и удобными подлокотниками.
Компьютера он не увидел. Видимо, профессор был человеком консервативным и предпочитал сам систематизировать свои многочисленные папки и бумаги, под которые в комнате был выделен отдельный шкаф, похожий на тот, который стоял в кабинете медпункта, когда Игорь служил в армии. Еще из примечательных предметов он заметил телефон, висящий сбоку от стола. Такие настенные аппараты – черные, с круглым крутящимся циферблатом и большой трубкой, тоже были знакомы ему по старым фильмам. Они висели в коридорах коммуналок и были средоточием культурной и общественной жизни всех жильцов. К ним выстраивалась очередь, за них, в буквальном смысле, воевали, а вся ближайшая стена представляла собой одну большую телефонную книгу – обои были исписаны всевозможными номерами и именами, поясняющими принадлежность абонента. И это при том, что рядом с аппаратом, на маленькой полочке, сделанной каким-нибудь квартирным умельцем, всегда лежал блокнот для записей и свисал на веревочке обкусанный огрызок химического карандаша.
Чай профессор Дворжецкий пил из граненого стакана, помещенного в витой железный подстаканник с подозрительной надписью «Министерство путей сообщения», а по краю блюдца, в которое Евгений Леонидович не слишком щедрой рукой отсыпал жесткие пряники, было написано: «Минздрав СССР».
В общем, маленькая комнатка походила на нору, куда старенький профессор бережно стянул все самое дорогое. При этом здесь было очень уютно.
– Не хочу показаться занудным, но позволю себе задать вопрос, для чего вы ко мне пришли?
– Видите ли, моя жена была незаконнорожденным ребенком. Мне очень мало известно про ее отца и про ее деда. Только их место рождения и еще то, что они из ученой среды.
Старичок слушал внимательно, изредка кивая головой.
– Я вдовец. Сейчас я встретил женщину, про отца и деда которой мне известно примерно то же самое. Но главное не это. Главное то, что наша с женой дочь и ее дочь, этой женщины, похожи до умопомрачения. Это словно один и тот же человек. Понимаете? Я не специалист в генетике, но знаю, что даже у близнецов так бывает далеко не всегда. А тут…
Евгений Леонидович кивнул:
– Вы думаете, девочки – родственницы?
– Я не знаю. Первый раз, когда я увидел эту девочку… Я просто не могу вам передать… – Игорь замолчал.
– Я правильно вас понял, вы подозреваете, что у детей есть общий предок – отец вашей жены?
Теперь кивнул Игорь. Старичок оказался понятливым.
– Видите ли, есть еще одно обстоятельство… Вернее, два. Первое, это то, что женщина… женщина, у которой я живу сейчас, и моя умершая жена – обе «Викторовны». Одну звали Алевтина, другую зовут Альбина. Как вы понимаете, не самые распространенные женские имена. И еще, самое главное, тетка моей жены упоминала как-то, что ее сестра, мать-одиночка…
– Мать вашей покойной жены Алевтины?
– Да-да! Так вот, она назвала малышку в честь именитого, так сказать, свекра. Как его звали, она толком не помнит. Лишь то, что его имя начиналось на «А» и было иностранным. То ли Адольф, то ли Альберт, то ли Алан… Якобы тот спал и видел внука – продолжателя славной ученой династии, которому мечтал дать свое имя. Но умер, так и не дождавшись.
– А что говорит… женщина, у которой вы сейчас живете? Она ведь не незаконнорожденная, правда? И, наверное, помнит что-то про своего отца и деда.
Игорь вздохнул. Как же все запуталось и как тяжело все объяснить!
– Ее деда действительно звали Альберт, он умер за два года до ее рождения. У них в семье был своеобразный культ дедушки-профессора. Портрет на видном месте, и все такое. Про отца она ничего примечательного не рассказывала. Только то, что его зовут Виктор. А я, как вы понимаете, не могу ее спросить, не кажется ли ей, что у него могла быть еще одна дочь помимо нее. Да и вряд ли она это знает…
– Очень интересно, – генеалог записал что-то в пузатый блокнот. – А похожи ли ваша жена и… эта женщина?