Мир над пропастью

Игорь усмехнулся. Они оба затруднялись, как называть Альбину. Слово «сожительница» звучало бы грубо, а эпитет вроде «возлюбленная» был бы неуместным.

— Нет, Альбина и Аля совсем не похожи. Но моя жена вообще гораздо больше была похожа на свою мать.

— Я понял. — Он снова сделал пометки в блокноте и поднял на Игоря уже начавшие выцветать глаза. — Позвольте повторить мой вопрос. Какую цель вы преследуете, обращаясь к помощи генеалогии?

Игорь развел руками.

— Я не знаю. Понимаю, что сообщил вам весьма скудные сведения, но я слышал, что иногда родовые древа строятся буквально из ничего. Я не специалист и не представляю, как вы проделываете эту работу, но…

Евгений Леонидович снял очки, положил их на стол и откинулся на спинку стула.

— Игорь, вы меня не поняли. Вполне очевидно, что вы хотите подтвердить вашу догадку о том, что ваша умершая дочь и девочка, которую вы, — он сделал паузу, — собираетесь растить, я правильно понял? — двоюродные сестры. Я понимаю, поверьте. Кому, как не нам, генеалогам, знать: голос крови — великая вещь. Родственник, тем более кровный, это не просто человек с похожим набором хромосом. Но я спрашиваю про другое.

Придя ко мне, не все отдают себе отчет, что генеалогия — не забава. А построенное древо — не просто красочный рисунок, который можно повесить на стену в рамочке и показывать гостям.

Иногда на человека взваливается непосильная ноша знаний о его родственниках и предках. Большие знания — большие печали, как говорили древние. Но еще — это очень большая ответственность. В каждой семье обязательно есть свой скелет в шкафу, и надо очень хорошо подумать, стоит ли его вынимать.

— Я понимаю. Если бы я мог вам объяснить…

— Неважно, дружочек. Мы все сделаем, как вы решили. Не надо ничего мне объяснять. Главное, чтобы вы могли объяснить себе, какую правду вы хотите услышать, и что изменится в вашей жизни, если вы ее услышите. Или, наоборот, что будет, если получите совсем не ту правду, на которую рассчитывали?

Но Игорь уже едва слушал его. Его беспокоило совсем другое.

— Скажите, Евгений Леонидович, то, о чем я прошу, вообще возможно узнать?

— У вас есть еще что-то, кроме того, что вы мне рассказали?

— Только письма матери моей жены к этому человеку.

— Что ж, негусто. Но вот что я вам скажу: для генеалога самое важное — знать точное место рождения. Место даже важнее, чем время. Вы удивлены? Ну подумайте сами — метрические книги хранятся в архивах по территориальному признаку. То есть если место рождения известно точно, а год — лишь приблизительно, то найти его можно. Правда, придется перелистывать записи за несколько лет. А вот если неизвестно место рождения, то в каком архиве нужно искать? Тогда затея обречена на провал.

Игорь положил на стол тетрадь, взятую из дома Натальи:

— Вот. Она исписала целую тетрадь, но так и не отправила ни листка. Видимо, просто не знала, куда отправлять.

Дворжецкий кивнул.

— Понимаю. О цене мы с вами договоримся позже. Очень трудно сказать заранее, сколько это будет стоить. Скажу вам честно: заниматься двадцатым веком — одна морока. То ли дело искать дореволюционные корни. Там все предельно просто. Метрические книги велись при каждом приходе. Ревизские сказки, исповедальные ведомости, послужные списки… Все четко и ясно. Все по сословиям — крестьяне, мещане, купечество, дворяне. А уж первая половина девятнадцатого века — вообще песня, я бы даже сказал, серенада…

Евгений Леонидович сел на любимого конька, и остановить его было невозможно.

— Только представьте, Игорь, — тогда был введен чудный документ, правда, прижился он ненадолго. Для желающих вступить в брак составляли так называемые «брачные обыски». Что-то вроде анкеты для жениха и невесты. Вот где кладезь информации! Как бы несколько документов на одном листе. Там писали о сословной принадлежности жениха и невесты, их месте жительства, роде занятий, возрасте, не находятся ли они в родстве и так далее. Но что это я! Так далеко нам с вами заглядывать не придется. Думаю, дедушка вашей жены родился значительно позже.

Игорь кивнул. Ему не хотелось уходить из этой уютной комнаты, доверху заставленной книгами и забитой разными старыми вещами. Хотелось сидеть тут еще долго-долго. Вдыхать сладковатый запах пыльных страниц, рассматривать схемы древ, развешанные на стенах, — большие и малые, ветвистые и не очень. И слушать этого человека, для которого генеалогия стала делом всей жизни. Или, по крайней мере, второй ее части.

— Скажу сразу, ваш случай сложный. Ведь, как я понял, мать вашей жены не подавала на алименты? И общалась с отцом своей дочери совсем недолго?

— Думаю, что недели две. Во время поездки в Москву. Больше они не встречались.

— Как и ваша супруга… Алевтина, да?

— Да, она тоже ничего не знала о своем отце. У меня и то больше информации. Эти письма ее матери, — он показал на стол, — она никогда не читала. Мне отдала их ее тетка.