– Да уж похуже, знамо. Есть такая каста – гладиаторы. Сражаются они меж собой на огромных аренах в угоду публике. Есть вольные гладиаторы, а есть клейменые. Вольный гладиатор принадлежит сам себе и в любой день может бросить свое занятие, а клейменый – воистину раб. Принадлежит он хозяину, и будет тот посылать раба сего на дело кровавое до тех пор, покуда либо не погибнет тот, либо… – тут Дан Зортаг снова вздохнул.
– Что – либо?
– Есть такой закон, твердо соблюдаемый: ежели вольный гладиатор тридцать побед одержит, то дворянский титул ему жалуют, а ежели клейменый на такое сподобится – вольную получает.
У Рангара все вскипело в груди от радости.
– Дан! Так это же замечательно! Да выиграю я тридцать боев, выиграю! Или сбегу при удобном случае. И нечего вздыхать было… все отлично, Дан!
– Да вот… оно-то можно, конечно, сбежать. Только договор мы оба, ты и я, должны кровью собственной подписать. А мне неведомы случаи, чтоб
– Так. Значит, побег отпадает. А тридцать побед?
– Тогда другое дело, по закону вольную заслужишь.
– Что ж, сделаем тридцать побед. Только не хочет ли таким образом капитан заманить меня в ловушку?
– Да вряд ли. Он ведь тоже договор своей кровью подписывать будет. К тому же он выручит за тебя в Лиг-Ханоре такую уйму денег, что императорская премия за твою поимку едва ли двадцатую часть их составит. А охоч капитан до деньжат, шибко охоч.
– Тогда все, решение принято. Что мне делать конкретно?
– Пойдем прямо сейчас. Шлюпку возьмем и подплывем к кораблю со стороны моря. Там нас встретит сам капитан, он давеча сказал, что в таких делах никому доверяться нельзя.
– С вами-то все будет в порядке?
– Да поотстали вроде бы… А тебя шибко ищут, по всем закоулкам, как берхи, рыщут. Магов тоже подпрягли… нашего и корабельного. Только и у них пока ничего не выходит.
Да, подумал Рангар, недаром, значит, кольцо на руке горячее постоянно… Вслух он сказал:
– Все равно времени терять нельзя. Каждый тэн моего пребывания здесь увеличивает опасность для всех нас. Идем!
Молча стоявшая рядом с отцом Лада тихонько не то вздохнула, не то всхлипнула.
Ночь была под стать настроению – черная, холодная. С океана резкими порывами дул ледяной, насквозь пронизывающий ветер. Волны с глухим ревом разбивались о подножие мыса. Лодка оказалась спрятанной в маленькой бухточке, где волны вели себя поспокойнее; однако стоило им выйти в открытое море, как лодку стало швырять, точно щепку; Дан налегал на весла, скороговоркой бормоча что-то под нос, – наверное, взывал к силам воды, пытаясь заклинаниями хоть немного унять ярость стихии; Рангар и Лада изо всех сил работали черпаками, выбирая заливавшую лодку воду. Так прошло несколько тэнов; впрочем, Рангар потерял обычно безошибочное чувство времени, волны и ветер смешались в одном свистящем качающемся кошмаре, он уже с трудом двигал деревенеющими руками, а каково было Дану и Ладе? Наконец сквозь воющий мрак и хаос забрезжили огоньки.
– Гавань… – вздохнул Дан. – Дошли, слава Морской Деве!
Однако прошло еще немало времени, пока лодка подплыла к кораблю, и Дан Зортаг закрепил шворны – шесты из жесткого и в то же время поразительно гибкого и упругого материала, в специальных захватах, свисающих с высокого борта. Теперь лодка танцевала на волнах, соединенная с кораблем подобием пружинных растяжек, так что волны не могли ни швырнуть лодку о борт корабля, ни унести ее прочь.
В тусклом свете фонарей на мачтах мелькнуло чье-то бородатое лицо, и приглушенный голос воззвал:
– Эй, на лодке! Прибыли? Сейчас я брошу штормтрап, подыметесь двое, девка останется в лодке.
Штормтрап оказался обычной веревочной лестницей с рифлеными деревянными перекладинами. Дан, крякнув, полез первым. Рангар рывком прижал к груди Ладу, нашел в темноте ее горячие губы… Заговорил торопливо:
– Я не маг, но знаю, что свидимся еще. Чувствую, что так будет. Все будет хорошо, Ладушка! Только береги себя, ладно?
– Да, родной… Ждать буду… так ждать! Ночки и деньки считать буду. Сердце говорит мне, что крепко-накрепко судьба моя с твоей повязана.
Сверху донесся голос Дана:
– Давай, Рангар!
Острое щемящее чувство захлестнуло Рангара, будто что-то рвалось по-живому, и каждая ступенька, отдаляющая его от Лады, лишала его чего-то очень, очень важного.