Мир наизнанку

Предложенным им делом мы сейчас и займемся. И продолжим заниматься им вплоть до последней страницы книги, которую вы читатель, держите в руках. Дело предстоит, честно скажу, непростое, трудоемкое. В поисках «отношений» между фактами придется думать, причем много и интенсивно, а «человеку вообще H(свойственно думать», как сказал психиатр Ковалевский.

С минуты на минуту мы с вами начнем подниматься на «жуткив пик мысли, откуда виднеется мрак», говоря словами Виктора Гюго.

Мне очень нравится длинное рассуждение Гюго насчет «жуткого пика», которое я приведу целиком в следующем абзаце. Оно мне понятно и близко. Оно – о людях вроде того же Чарлза Форта, или вроде Валерия Авдеева, или вроде другого моего друга к коллеги Виктора Баранова, или о всех прочих людях, рискнувших штурмовать бастионы Неведомого, Неизвестного.

Виктор Гюго пишет: «Человек волен идти или не идти на тот. жуткий пик мысли, откуда виднеется мрак. Если он не идет туда, он останется в обычной жизни. Для внутреннего покоя это, несомненно, самое лучшее. Если же он идет на эту вершину, он уже захвачен увиденным вокруг себя. Чудеса чередой являются ему. Никому не дано безнаказанно видеть океан таинственного… Человек остерегается этой волнующей пропасти, зондирования неисследованного, самоустранения от привычной почвы и жизни, ощущения неосязаемого, взгляда в невидимое. Но он снова и снова возвращается к нему, касается его своим локтем, наклоняется над ним, делает шаг, другой и так проникает в непроницаемое, уходя в безграничное расширение бесчисленных свойств».

Замечательное это высказывание великого писателя начертано в качестве эпиграфа на первой странице моего пухлого рабочего путевого блокнота, с которым я никогда не расстаюсь.

Пять встреч с лосем

Начало апреля 1999 года… Крохотная деревенька в ближних окрестностях Москвы… Изба-пятистенка… Я сижу в той избе за обеденным столом и беседую с хозяйкой дома Анной Сергеевной Лошкаревой, одинокой пенсионеркой весьма преклонных лет. В ходе беседы выкладываю на стол свой пухлый путевой блокнот, раскрываю его на первой странице. Поглядывая краем глаза на страницу, цитирую вслух, почти наизусть высказывание Виктора Гюго, «привязываю» его к теме нашей беседы.

– Как красиво об океане таинственного здесь сказано! – надтреснутым старческим голосом произносит Анна Сергеевна, дослушав цитату до конца. – И как верно! Влекущая пропасть… Чудеса, являющиеся перед человеком чередой… Кстати, насчет чудес. Это как будто про меня, бедную, у Гюго написано.

Племянник Анны Сергеевны, москвич, привез ей из города в подарок несколько книг, одна из которых оказалась моей книгой про «чертовщину». Прочитав ее, Лошкарева послала письмо в издательство, где та книга вышла в свет. Письмо было адресовано на мое имя. Читатели нередко поступают таким образом, шлют мне свои весточки на адреса издательств, выпускающих мои скромные сочинения. Письмо Лошкаревой показалось мне настолько любопытным, что я не замедлил ответить на него. Написал Анне Сергеевне, что хотел бы повидаться с ней и вот нахально напрашиваюсь к ней в гости. Ответное ее приглашение в гости не замедлило долго ждать себя.

И вот сейчас мы с ней сидели в ее избе-пятистенке за круглым обеденным столом, накрытым по случаю моего приезда белоснежной скатертью. Попивали чай, откушивали очень вкусные домашние пирожки, начиненные клубничным вареньем, и вели неторопливый разговор.

Справа от стола, в так называемом красном углу комнаты висело несколько икон, потемневших от времени. Лошкарева была женщиной, глубоко и искренне верующей.

– Все то, о чем я написала вам в своем письме… – Анна Сергеевна смущенно засопела и вдруг размашисто перекрестилась. – Все это – чистая правда. Ей-богу!

– Верю, – сказал я. И, сказав такое, ничуть не покривил душой. Спрашивается, почему не должен был я верить ей? Женщина преклонного возраста, серьезная и деловитая, она не искала мимолетной дешевой славы, когда отправляла то свое письмецо мне. У нее, не сомневаюсь, и в мыслях не было использовать меня, писателя, в качестве рупора для рекламы «случая Лошкаревой», как я мысленно окрестил его, когда прочитал ее послание.

Анна Сергеевна просто сообщала в нем некоторые любопытные факты из своей личной жизни.

– Было все это на самом деле, было! – возвестила Лошкарева и часто-часто закивала в подтверждение своих слов.

Она сидела сгорбившись на стуле за обеденным столом напротив меня. Не вставая со стула, старушка повернулась к иконам, висевшим в углу комнаты. И, глядя на них, снова истово перекрестилась.

Я с наслаждением проглотил последний кусочек вкуснейшего пирожка, запил его глотком горячего чая. Потом спросил:

– А когда все это в вашей жизни началось? Помните?

– Конечно, помню. Разве такое забудешь? Началась эта чертовщина четыре месяца назад. Как раз под Старый Новый год. Вечером двенадцатого января… Да я же вам все в своем письме описала! Вы все и так знаете.