Мир неземной

Мы жили примерно в полутора милях от школы, совсем недалеко, по меркам нашей матери, но нам этот путь давался с трудом. Тротуары в Хантсвилле были в основном декоративными. Местные даже в продуктовые магазины в двух кварталах от себя ездили на внедорожниках, врубив кондиционеры на полную мощность. Единственными, кто ходил пешком, были такие же люди, как мы, люди, которым приходилось идти на своих двоих. Потому что у них была одна машина, один родитель, который работал в две смены даже в дни игр. Потому что прогулки обходились бесплатно, а общественный транспорт либо отсутствовал, либо был ненадежным. Я ненавидела гудки, оскорбления, которые нам кричали в опущенные окна. Однажды, когда я шла одна, рядом со мной медленно проехал человек в пикапе, глядя так жадно, что я испугалась, нырнула в библиотеку и пряталась среди книг, пока не убедилась, что он не пошел за мной. Но мне нравилось гулять с братом в те весенние ночи, когда жара только начинала превращаться из приятной в гнетущую, когда песни цикад уступали место стрекоту кузнечиков. Я любила Алабаму по вечерам, когда все было тихо, лениво и красиво, когда небо казалось полным светлячков.

Мы свернули на нашу улицу. Один из фонарей не работал, и надо было минуту идти в почти полной темноте. Нана остановился и спросил:

– Хочешь, обнимемся?

Мои глаза все еще привыкали к темноте. Я не видела лицо брата, не понимала, серьезно он или просто шутит, поэтому подошла к ответу с осторожностью.

– Вообще-то нет.

Нана принялся смеяться. Последние два квартала он шел не спеша, в моем темпе, и я смогла идти рядом.

Глава 23

Я боялась возвращаться в свою квартиру и обнаруживать, что ничего не изменилось, и поэтому стала проводить все больше и больше времени в лаборатории. Вроде как приглядывала за мышами, но ничего интересного не происходило, и дни тянулись впустую. Для большинства моих экспериментов мне требовалось лишь раз в день проверять, что не произошло никаких серьезных сбоев, поэтому в основном я просто сидела в холодном офисе, глядя на пустой файл и пытаясь найти мотивацию для написания статьи. Мне было скучно, но я предпочитала это знакомое однообразие тому, что ждало меня дома. Там однообразие сочеталось с надеждой на избавление от него и потому имело более угрожающий оттенок.

По крайней мере, в лаборатории у меня был Хан. Он использовал инструменты для картирования мозга, чтобы наблюдать за поведением мышей, и был единственным человеком, кто проводил в лаборатории больше времени, чем я.

– Ты что, теперь спишь здесь? – спросила я Хана однажды, когда он вошел в помещение с футлярчиком для зубной щетки. – Не боишься, что однажды умрешь и твое тело найдут только несколько дней спустя?

Хан пожал плечами и поправил очки.

– Нобелевская премия сама себя не получит, Гифти, – сказал он. – Кроме того, ты бы меня нашла.

– Нам надо чаще выбираться наружу, – заметила я и чихнула.

Из-за того, что я проводила так много времени в лаборатории с мышами, у меня развилась на них аллергия. Частый случай в моей сфере. Годы контакта с их перхотью, мочой и слюной делают иммунную систему измученной и ослабленной. Но если большинство людей счастливо отделывается чешущимися глазами и насморком, мне повезло получать зудящие высыпания всякий раз, когда я касалась своей кожи, не вымыв рук. Однажды у меня даже на веке появилась сыпь.

– Перестань чесаться, – говорил Реймонд всякий раз, когда я рассеянно тянулась к пятнам на верхней части спины или под грудью.

Мы жили вместе пару месяцев, и, хотя чувства немного поутихли, мне все еще нравилось смотреть, как он грациозно перемещается по кухне – солит, перчит, слизывает соус с кончика указательного пальца. В то утро я сидела на стуле в кухне, наблюдая, как Реймонд медленно помешивает яичницу. Движение его запястья так завораживало, что я не отдавала отчет своим действиям.

Я сама попросила Реймонда предупреждать меня всякий раз, как захочу почесаться, но это не мешало мне невероятно злиться на него всякий раз, когда он выполнял мою просьбу. «Не говори мне, что делать. Это мое тело», – кричал на него мой разум, но рот произносил: «Спасибо».

– Может, тебе к доктору сходить, – предложил Реймонд однажды, пока я запивала бенадрил апельсиновым соком.

– Зачем? Он скажет то, что я уже знаю. Носи перчатки, мой руки, бла-бла-бла.

– Бла-бла-бла? Да ты раздираешь себе ноги во сне.

Реймонд ел нормальный завтрак – яйца с тостами, кофе. Он предложил мне кусочек, но в те дни я вечно куда-то торопилась. Некогда есть, нельзя терять время.

– Знаешь, для аспиранта медицинского училища ты действительно странно относишься к врачам и медицине, – заметил Реймонд.

Он имел в виду тот случай несколько месяцев назад, когда из-за особенно тяжелого случая стрептококковой ангины врач в клинике неотложной помощи прописал мне гидрокодон в дополнение к обычным антибиотикам. Реймонд отвез меня за лекарством в аптеку, но, когда мы вернулись домой, я смыла обезболивающие в унитаз.