Мир ноэмов

Однако число не имело большого значения. По логике вещей князья Урбса должны были победить. Одной победоносной кампании хватило бы, чтобы искоренить угрозу. Человечество всегда умело насаждать смерть, и даже когда оно исчезло, его арсенал остался. В прошлом его орбитальные лазеры обращали в пепел целые города. Странные артефакты, изобретенные его последователями, могли уничтожить варварскую оккупацию, не оставив от нее и следа: отравить атмосферу и океан, изменить солнечное свечение так, чтобы сжечь все на поверхности планеты, разрушить экосистему. Однако автоматы не могли так поступить. Законы Уз, записанные в их подкорку, действовали и в отношении варваров. Существо вычислительного порядка не могло хладнокровно убить биологический организм. И неважно, что речь шла о монстре из далекого космоса: тот факт, что это живое существо, наделенное сознанием, способное чувствовать боль, достаточно приближал его к человеку, чтобы нейтрализовать в ноэмах все боевые инстинкты. И поэтому битвы были проиграны.

Территории Империума, раскинувшиеся было на сотнях катетофотов, стали сокращаться. Методично, строго по плану и в правильном порядке стали отступать Корабли. У них были и другие методы воздействия, помимо грубой силы. Война превратилась в герилью, не выходившую за пределы рукава Ориона. Плавтина и ее собратья саботировали центры производства, системы снабжения и варварские крепости, устраивая точечные и не смертельные атаки, и сеяли смятение во вражеских рядах с помощью хитрости, пропаганды или коррупции.

Но неприятель по-прежнему продвигался вперед, прыгая как блоха со звезды на звезду, с планеты на планету. Экосистема против экосистемы, жизненный порыв против жизненного порыва – этим противостоянием двигала не жажда власти, а биология. И в эту игру варвары обречены были выиграть. У них не было ни возможности, ни даже желания покончить со всем одним ударом. Они считали, что воюют всего лишь с неадекватно запрограммированными старыми автоматами, с раздражающими обломками исчезнувшей цивилизации.

Тогда Урбс задумал усилить границы Империума. После долгих споров было принято решение о создании Рубежа.

Это была титаническая, изнурительная работа, почти немыслимая по охвату территорий – несколько сотен катетофотов в длину, около десяти в ширину. Колоссальная энергия ушла на то, чтобы обратить в пыль все планеты и спутники, которые варвары могли колонизировать. Пустыня космического масштаба – и несмываемое пятно на нравственном сознании. Сколько мест, где таилась жизнь, где она могла, возможно, забрезжить в один прекрасный день, были обращены в пыль?

Однако цель была достигнута: технологии варваров не позволили бы им пересечь это пространство за один раз. Без всякой возможности совершить посадку они не могли продвигаться дальше.

Дойдя до этого места в своем рассказе, Ския прервалась. Чай давно уже остыл в чашке Плавтины, миниатюрные лепестки в нем осели на дно, а в похожих на иллюминаторы окнах день сменился грозовой ночью.

– Рубеж шириной в десяток катетофотов – это лишь отсрочка. По другую сторону этой пустыни мы ждем и наблюдаем. Еще сотня веков – и они усовершенствуют свои корабли так, что война перейдет в эпантропическое пространство. Урбс беззащитен. Вот тот парадокс, космическая ирония, жертвой которой мы стали.

Призрак опустил голову и, казалось, мыслями унесся далеко. У Плавтины же было ощущение, будто она парит в невесомости, голова у нее шла кругом от картин сражений посреди звезд, которые по своему ритму, масштабу и мощи больше напоминали столкновение тектонических плит, чем прежние войны, описанные историками. Геологический феномен, распространившийся по всему рукаву Ориона. Гигантомахия. Плавтина родилась и жила среди людей, на их уровне – локального биологического вида, едва вышедшего из судорог детства, вся зона расселения лежала в нескольких шагах от изначальной планеты. А эпоха, о которой ей рассказали, соответствовала полному циклу, за который сменилось несколько империй, культур и даже целых цивилизаций. У первой Плавтины было время к этому приспособиться путем экзистенциального преображения в течение длительного времени. Изменения наверняка проходили постепенно, еле заметно. У нее все было не так. Из-за решения, принятого тенью по имени Ойке, ее вытолкнули на сцену со слишком большими для нее декорациями.

Она встретилась взглядом со Скией и вздрогнула, увидев в нем нечто, в корне отличавшееся от благожелательности, которую та к ней до сих пор проявляла. Теперь ее глаза были словно покрыты толстым слоем льда. В них не было ни следа волнения или эмоций, только раздумчивый интерес и холодное любопытство, как при вести о катастрофе, произошедшей в далекой стране, на другом конце света.

– Существует, – четко произнесла древняя, – только одна надежда.