Мир одного дня (сборник)

Кэрд приехал на велосипеде домой, зашел к Озме в студию — она раскрашивала осу — и пошел в комнаты. Посмотрел выпуск новостей — ничего нового, — потом позанимался на тренажерах в подвале. Принял душ и надел широкую белую блузу с оранжевым поясом, белый воротник-брыжи и изумрудно-зеленый кильт. Пришла Озма и покрасила ему ноги в желтый цвет. Обулся он в высокие, до щиколоток, бордовые башмаки. Когда они с Озмой поели, он немного подкрасил губы и выбрал себе широкополую шляпу с высокой конической тульей и искусственным бордовым пером.

Озма надела белую шапочку с длинным красным козырьком, из клипс в ее ушах свисали синтетические орлиные перья, глаза она подвела зеленым и зеленым же накрасила губы, нарумянила щеки, на ней была широкая прозрачная блуза, блестящая зеленая юбка колоколом до пят, красные чулки с блестками и ярко-зеленые туфли на высоких каблуках. Множество колец на пальцах и алый зонтик завершали ее туалет.

— А твой где? — спросила она.

— Мой что?

— Твой зонтик.

— В прогнозе сказали, что дождя не будет.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем речь. К вечернему костюму обязателен зонтик.

— И ты будешь несчастна, если я его не возьму.

— Не то что несчастна, мне просто будет неловко.

— И это называется не признающая условностей артистическая натура. Что ж, ладно.

В семь часов они вышли из дома, каждый с большой наплечной сумкой, и сели в такси. Когда они приехали, огромный вестибюль музея уже заполняли гости, все с коктейлями или чем-то покрепче в руках, стоящие и болтающие тесными кучками или бродящие от группы к группе. Фатические линии общения, как выразился один антрополог двадцатого века, функционировали исправно. Все говорили, и никто никого не слушал.

Поздоровавшись с хозяевами, Кэрд и Ван приобщились к спеси целевиков. Наскучив ими, Кэрд переместился в гордыню давленщиков, а Озма — в суп супернатуралистов. Последние были не художники вышеназванного направления, а новая школа, приверженцы которой стремились показать себя реалистически не только снаружи, но и изнутри. По их замыслу, одна половина головы должна оставаться такой, какой ее видит глаз, другая же — служить окном в глубины: кожа удаляется, череп удаляется, виден мозг, то, что в мозгу, и темная тень подсознания.

Кэрд не видел в супернатурализме ничего ценного или примечательного, но с Озмой на этот предмет не спорил. Что он, в конце концов, понимает в искусстве? А ей это доставляло удовольствие, хотя ему и надоедали порой ее разговоры на эту тему.

В половине одиннадцатого вечер был в самом разгаре. Озму уговорили расписать хозяина дома. Он стоял голый посреди вестибюля, а она импровизировала на нем. Кэрд, стоя далеко в толпе, гадал, не сделает ли она из своей натуры кузнечика.

— Вам звонят, инспектор, — сказал официант. — Полоска около двери, как войдете в зал Абсолютного Нуля.

Кэрд поблагодарил и направился в указанный ему синий и очень холодный зал со множеством каменированных ледяных скульптур. На полоске виднелась до пояса генеральный комиссар Энтони Хорн.

— Извини, что отрываю тебя от вечера, Джефф.

— Не за что извиняться. Что стряслось?

Она проглотила слюну.

— Наоми Атлас убита.

В голове у Кэрда словно сверкнула молния. Он хотел спросить: «Это сделал Кастор?» — но неизвестно — вдруг эта линия прослушивается.

— Ее тело — то, что от него осталось, — нашли пятнадцать минут назад в кустах рядом с жилым крылом клиники. Я хочу… — Она снова глотнула, лицо у нее скривилось. — Я хочу, чтобы ты приехал сюда и взялся за это дело. Прямо сейчас. Выясни все, что возможно, до полуночи и доложи мне. Я поручаю это дело тебе, потому что ты — самый большой специалист в Манхэттене по расследованию убийств. Полковник Топенский восторга по этому поводу не выразил, но содействие оказывать будет, не то я надеру ему задницу — я ему так и сказала.

— Сейчас еду, — сказал Кэрд.

— Патрульная машина будет ждать тебя у главного входа. Подробности я сообщу тебе по дороге.

Кэрд с извинениями проложил себе путь через толпу в вестибюле.

— Озма! Прервись на минуту.

Она перестала мазать желтой краской хозяйские ягодицы.

— В чем дело, Джефф?

— Меня вызывают по службе. Очень срочное дело. Я искренне сожалею, — сказал он хозяину, — но долг обязывает.

— Конечно, конечно. А что случилось?

— Служебная тайна — но возможно, об этом сообщат в новостях. — Он поцеловал Озму в щеку. — Извини, но придется тебе ехать домой без меня. Если я задержусь, то, может быть, воспользуюсь каменатором на месте. Буду дома утром.

— Такая уж доля у жены полицейского, — улыбнулась она.

В машине он связался с Хорн. Прошло две минуты, прежде чем ее лицо возникло на спинке переднего сиденья.

— Введи меня в курс, — сказал он.

Подозреваемых пока что не было, и ни ему, ни Хорн нельзя было упоминать о Касторе. Она не могла добавить ничего нового к фактам, которые сообщили ему в музее. По ее тону он понял, что она скажет ему больше, когда они окажутся наедине.