Мир одного дня (сборник)

Кастор, возможно, прячется в туннелях древнего метро, часть которого еще сохранилась, а еду ворует или отнимает у жителей. Но это должно насторожить органиков. Его заметят и вычислят, что он и есть вор. Тогда на него устроят охоту под землей, и вряд ли ему удастся уйти от электронных ищеек и от детекторов тепла и звука.

Размышляя о том, где может спрятаться Кастор, Джим Дунский пришел к тому же заключению, что и прежде. Гадать бесполезно. Он найдет Кастора, когда Кастор найдет его. Сумасшедший уже нападал на него один раз и наверняка повторит свою попытку.

Дунский проснулся по будильнику, принял участие в завтраке, который всегда проходил у них шумно, и помог отправить детей в школу. Потом они с Руперт вышли на улицу, где в десять утра было уже жарко, и взмокли, не успев дойти до здания бывшего Нью-Йоркского университета. Ученики ожидали их в кондиционированном спортзале в костюмах с защитными прокладками и датчиками, с масками и рапирами в руках. Тренеры поздоровались со всеми, и работа началась. В другое время Дунский обучал бы ребят с охотой, особенно одного длиннорукого гибкого парня с задатками чемпиона. Но как ни старался Джим, он не мог выбросить из головы Кастора и Сник. Парень дважды задел его — датчики указывали точное место попадания, при этом раздавался звон колокольчиков и оранжево мигала стенная полоска.

— Ты делаешь потрясающие успехи, — сказал Дунский, снимая маску. — А я что-то стал плохо есть… Впрочем, ты и без этого мог бы меня задеть.

Он не насторожился, а даже испытал облегчение, увидев вошедших в зал мужчину и женщину. Он никогда их раньше не видел, однако знал, что это иммеры. Улыбались они напряженно, а их взгляды сразу замкнулись на нем, точно радарные лучи. Дунский сказал ученику «Извини» и направился к вошедшим непринужденной, как ему хотелось надеяться, походкой. Один был худой человек с большим носом, светлокожий и с волосами цвета пшеницы. На вид ему было около сорока пяти сублет. Женщина была молода, красива и имела, очевидно, много индийских предков. Мужчина не потрудился назвать себя.

— Вам нужно немедленно пройти с нами, — сказал он. Правые руки обоих пришельцев были сжаты в кулак с большим пальцем внутри. Дунский быстро сделал такой же знак, подержал кулак, чтобы они успели рассмотреть, и разжал руку.

— Сейчас, только переоденусь. — Они последовали за ним в раздевалку. Подойдя к своему шкафчику, Дунский включил голосом полоску на внутренней стороне дверцы. 52-й канал грянул четвертый хит молодежной «пицца-музыки»: «Мне грустно на тандеме одному».

— Это обязательно? — поморщился мужчина.

— Да, чтобы заглушить наши голоса, — сказал Дунский и спросил, снимая фехтовальный костюм: — Ее уже раскаменили?

— Не знаю. Скоро увидим.

— Молчание — золото, да?

Иммеры кивнули. Через три минуты все трое вышли на улицу. Дунский чувствовал себя грязным и смущался, потому что не успел принять душ — он ведь знал, что времени терять нельзя. С другой стороны, эти двое могли бы вести себя повежливей и не держаться на таком расстоянии от него. «Ну и ладно», — буркнул он, пожав плечами.

Несмотря на то что жара усилилась, на западе собирались темные тучи. Метеоролог с общественной полоски на углу предсказывал понижение температуры и сильный дождь к семи часам вечера. Дунский мельком подумал о таянии арктических льдов и о водах, прибывающих вокруг защитных стен острова Манхэттен. В этот момент тысячи человек работали там под палящим солнцем, надстраивая стены еще на фут, чтобы обезопасить остров от наводнения на последующие десять облет.

Трое, пройдя на запад по Бликер-стрит, свернули на север у дома, в котором — Дунский старался не думать об этом — была убита и разрезана на куски Озма Ван, и пошли вдоль канала. Следуя отданному шепотом указанию проводника, Дунский повернул налево и перешел через мост Западной Четвертой улицы. Потом еще раз повернул налево на Джонс-стрит и остановился перед многоэтажным домом. Мужчина прошел вперед, нажал на кнопку звонка у широкой зеленой двери и стал ждать. Кто бы там ни был внутри, он, очевидно, остался доволен, увидев их лица на косой полоске над входом. Дверь отворилась, и блондинка с голубыми глазами и очень темной кожей жестом пригласила их войти. Выглядела она на тридцать сублет. Дунский подумал, что она сделала себе оптическую депигментацию — последний крик моды, причем не только в четверге. Правительство пыталось превратить гомо сапиенс в один темнокожий вид, но люди, как всегда, нашли способ обойти официальные постановления. «Пигсмена», как это называлось в их день, законом допускалась при условии оповещения об этом властей.