Мир от Гарпа

— Ей надо было выплеснуть свою боль. Она сделала то, что давно должна была сделать. Я сказала Эллен, что ей теперь будет гораздо легче.

— Я посоветовал ей опубликовать очерк.

— Нет, этого не надо делать. Зачем?

— Как зачем? Пусть все знают правду. Эллен это тоже поможет.

— И тебе?

Хелен понимала, Гарп добивается публичного посрамления джеймсианок.

— Не будем об этом, — сказал он. — Она все говорит верно, эти безмозглые дуры должны услыхать правду из ее уст.

— Но зачем? Кому от этого будет легче?

— Хорошо, пусть, — для вида согласился Гарп, но в глубине души знал, что Хелен права. И сказал Эллен, чтобы она никуда очерк не посылала. Эллен неделю не переписывалась ни с Гарпом, ни с Хелен. И только когда позвонил Джон Вулф, они узнали, что Эллен все-таки отправила ему свое сочинение.

— Что мне с ним делать? — спросил Джон.

— Отправь обратно, — ответила Хелен.

— Нет, нет, — воспротивился Гарп. — Спроси у нее, зачем она послала очерк.

— Ах ты, Понтий Пилат, хочешь умыть руки? — спросила Хелен.

— А что ты сам думаешь с ним делать? — поинтересовался Гарп.

— Я? — переспросил Джон. — У меня с очерком ничего такого не связано. Но опубликовать его можно. Он прекрасно написан.

— Но публиковать-то его нужно по другой причине, — сказал Гарп. — И ты это знаешь.

— Ничего я не знаю, — ответил Джон. — Но, согласись, всегда приятно, если вещь хорошо написана.

Эллен попросила Джона Вулфа опубликовать ее очерк. Хелен попыталась отговорить ее. Гарп решил не вмешиваться.

— Но ты влез по уши в эту историю, — сказала Хелен. — Не вмешиваясь, ты как раз и получишь чего хотел: публикацию этого страшного очерка. Вот чего ты добиваешься, и ты это знаешь.

И Гарп поговорил с Эллен Джеймс. Он разглагольствовал ярко, горячо, вдохновенно, почему лучше не публиковать эту вещь. Джеймсианки больны, несчастны, сбиты с толку, замучены и обижены другими, да еще пострадали от своей собственной дурости. Так зачем же обрушивать на них столь суровые обвинения. Лет через пять про них все забудут. Они протянут человеку листок бумаги с объяснением, а он в ответ скажет: «Что такое джеймсианка? Вы не можете говорить? У вас что, нет языка?»

У Эллен вид был мрачный и решительный.

«Я их не забуду! Ни через пять лет, ни через пятьдесят; я буду помнить их так же, как помню мой язык», — написала она Гарпу.

И он сказал ей мягко:

— Я думаю, Эллен, этот очерк не надо публиковать.

«Вы рассердитесь на меня, если он все-таки будет опубликован?» — спросила Эллен.

Гарп сказал, что не рассердится.

«А Хелен?»

— Хелен будет сердиться, но на меня.

— Ты умеешь сильно рассердить людей, — сказала ему Хелен ночью в постели. — Буквально довести до белого каления. Ты должен это прекратить. Занимайся своим делом, Гарп. Своим собственным делом. Ты раньше говорил: политика — вещь глупая и нисколько тебя не интересует. И ты был прав. Глупая, неинтересная. Ты ею стал заниматься, потому что это легче, чем сидеть за столом и писать. И ты это знаешь. Ты строишь книжные полки во всех комнатах, меняешь полы, копаешься в саду. Что с тобой, Гарп? Разве я выходила замуж за столяра? Или мечтала, чтобы ты погряз в политике? Ты должен писать книги, а полки пусть делает кто-нибудь другой. И ты знаешь, Гарп, что я права.

— Да, ты права, — сказал он.

Он пытался вспомнить, что вызвало тогда в его воображении первую строчку «Пансиона Грильпарцер». «Мой отец работал в Австрийском Туристическом бюро».

Откуда она взялась? Как родилась в его голове? Он попытался придумать подобную фразу. И получилось: «Мальчику было пять лет; у него был кашель, который казался глубже его маленькой, с выпирающими ребрышками грудной клетки». Но это предложение выплыло из памяти и потому было никуда не годно. Воображение его перестало работать.

Три дня кряду он тренировал борцов-тяжеловесов. Может быть, для того, чтобы наказать самого себя?

— Очередное маразматическое занятие вроде копания в саду, — сказала Хелен.

Гарп дома объявил, что у него есть дело: нужно съездить в Нью-Гэмпшир в городок Норт-Маунтин по поручению Фонда Дженни Филдз. Надо проверить, стоит ли дать вспомоществование женщине по фамилии Тракенмиллер.

— Еще одно копание в саду, — сказала Хелен. — Книжные полки, политика, защита угнетенных — занятия людей, которые не умеют писать.

Но он все-таки уехал. В его отсутствие позвонил Джон Вулф и сказал, что один весьма популярный журнал хочет опубликовать очерк Эллен Джеймс «Почему я не джеймсианка?».

В голосе Джона Вулфа по телефону звучали холодные, таинственные, металлические нотки — кого бы вы думали? Да «Прибоя», конечно же, мелькнуло в голове Хелен. Но тогда она не могла понять, почему они почудились ей. Пока еще не могла.

Хелен сообщила новость Эллен Джеймс. Сразу же простила ее и вместе с ней порадовалась. Они взяли с собой Данкена и маленькую Дженни и поехали на побережье. Купили омаров, которых Эллен очень любила, гребешков для Гарпа — до омаров он был небольшой охотник. В машине Эллен написала на листке бумаги: «Шампанское! Можно запивать омаров и морских гребешков шампанским?»

— Ну, конечно, — ответила Хелен. — Конечно, можно!