— А я уверена, нет никакой надобности заказывать заблаговременно номер в гостинице, где проживает личность, обряженная медведем, — заявила Джоанна. — Там всегда должны быть свободные номера. Наверняка посетители то и дело умирают от страха или, хуже того, от увечий, которые причиняет этот безумец в медвежьей шкуре!
— А может, это настоящий медведь, — сказал Робо. Разговор принимал такой оборот, что настоящий медведь казался куда менее опасным, чем этот бабушкин маньяк.
Я очень тихо подкатил к едва освещенному перекрестку, образованному двумя улочками — Планкен и Сейлергассе. Нам предстояло провести ночь в пансионе класса «С», претендующем на более высокий статус.
— Негде припарковаться, — сообщил я папе, который уже делал соответствующую запись в блокноте.
Я поставил машину во второй ряд. Прильнув к окнам машины, мы вглядывались в невысокое четырехэтажное здание с вывеской «Пансион Грильпарцер», втиснутое между кондитерской лавкой и табачным киоском.
— Ну что? Никаких медведей не видно, — сказал папа.
— Надеюсь, и никаких подозрительных личностей тоже, — сказала бабушка.
— Они ночью являются, — прошептал Робо, с опаской озираясь по сторонам.
В вестибюле нас встретил администратор пансиона, представившийся герром Теобальдом.
— Три поколения путешествуют вместе! — радостно воскликнул он, сразу же насторожив бабушку. — Как в старые добрые времена, — добавил он, уже прямо обращаясь к бабушке. — Да… как все переменилось! Кругом одни разводы, молодежь, видите ли, не хочет жить вместе с родителями. А у нас как раз семейный пансион! Жаль, что вы не заказали номера загодя, я бы мог поселить вас как можно ближе.
— Но мы не привыкли спать в одной комнате, — заявила ему бабушка.
— Ну конечно! — воскликнул герр Теобальд. — Я хотел лишь сказать, что, к сожалению, не смогу подобрать вам соседние номера.
Такой поворот явно встревожил бабушку.
— И как же далеко мы будем друг от друга? — спросила она.
— У меня всего два свободных номера. Один из них достаточно большой, туда мы поселим ребят с родителями.
— А где будет мой номер? — холодно спросила Джоанна.
— Ваш как раз напротив уборной! — радостно сообщил ей Теобальд, словно это был плюс.
Пошли смотреть номера, бабушка с надменным видом шагала рядом с папой в хвосте процессии и тихонечко говорила:
— Да, не так я представляла свою жизнь на пенсии. Надо же, напротив уборной, лежи и слушай все, что там происходит!
— Эти два номера совсем разные, — говорил между тем Теобальд. — Но мебель в них вся моя, семейная.
В это действительно можно было поверить. Внушительных размеров комната, в которой мне предстояло ночевать вместе с Робо и родителями, являла собой причудливое собрание разношерстных предметов, даже ручки у всех туалетных столиков были разные. С другой стороны, краны у раковины были медные, а переднюю спинку кровати украшала резьба. Я взглянул на папу — он уже прикидывал в уме содержание будущей записи в своем огромном блокноте.
— Ты это успеешь сделать потом, — сказала ему Джоанна. — А где же мой номер?
Верные долгу, мы всей семьей двинулись за Теобальдом и бабушкой по длинному извилистому коридору, причем папа не преминул подсчитать число шагов до туалета. Ковровая дорожка в коридоре была совсем тонкой, землистого цвета. На стенах висели старые фотографии каких-то конькобежцев — лезвия коньков у них были почему-то загнуты кверху и напоминали туфли придворного шута или же полозья старинных саней.
Забежав далеко вперед, Робо вскоре возвестил нам, что обнаружил наконец туалет.
Бабушкин номер был весь заставлен фарфором и полированной мебелью. Немного отдавало плесенью. Занавески на окнах были сырые, а по центру кровати, словно шерсть на спине у собаки, вздымался весьма подозрительный рубец — как будто на кровати лежал тощий покойник, заботливо укрытый от лишних глаз покрывалом.
Когда наконец Теобальд, пошатываясь, словно раненый, которому только что сообщили, что он будет жить, вышел из комнаты, бабушка, хранившая все это время гробовое молчание, поинтересовалась у папы:
— На каком же основании «Пансион Грильпарцер» надеется получить класс «В»?
— Это, безо всяких сомнений, класс «С», — сказал папа.
— Всегда им был и будет, — добавил я.
— Я бы сказала, класс «Е» или даже «F», — заключила бабушка.
В слабоосвещенном кафе мужчина без галстука распевал венгерскую песню.
— Это вовсе не означает, что он венгр, — заверил бабушку папа, но она с ним не согласилась.
— У него на это не так уж мало шансов, — заметила она.
Выпить чашечку кофе или чая она отказалась. Робо съел пирожное, утверждая, что оно очень вкусное. Мы с мамой закурили сигарету (она пыталась бросить курить, я пробовал начать, поэтому мы выкурили сигарету на двоих).
— Это замечательный человек, — говорил папе герр Теобальд, показывая на певца. — Он поет песни чуть ли не на всех языках мира.
— По крайней мере, на венгерском, — заметила бабушка, но все же улыбнулась.