— Это переходит все границы! — вдруг громыхнул знакомый голос. — Разумеется, Илья Ильич обо всём узнает, равно как и главы ваших орденов! А теперь — прочь отсюда! Вон!
Мы повернулись и с интересом посмотрели на Троекурова старшего. Он стоял в дверях библиотеки и пылал от злости, даже кулаки стиснул.
— Это… как⁈ — вытаращил глаза Егор.
Остальные тоже напряглись. Все, кроме меня.
— А, — сказал я. — Ишь ты! Прикольно, чё. Подождите, сейчас сделаю откат к базовому скину.
Достал противоморочный амулет и швырнул его в «Троекурова». Попал в лоб. Раздался характерный звук. После чего «Троекуров» издал нехарактерное «ай!» — и схватился за лоб. Впрочем, то был уже не Троекуров. Он мигом превратился в маленького мохнатого старикашку в красной рубахе.
— Домовой, — объяснил я. — Умеет принимать облик хозяина дома.
Домовой немедленно захныкал:
— Уходите отсюда! Хозяин придёт — разозлится и убьёт их совсем! Ну чего вы сюда притащились⁈
— Опа. Да он ещё и не тварь, — заключил я. — Настоящий каноничный домовой у такой мрази, как Троекуров? Офигеть. Как же так вышло, Добби? Обоснуй!
— Я давно тут живу. Уж триста лет как, почитай. Ещё с тех пор, как тут изба была простая. И род Троекуровых всегда был почтенным и уважаемым, с тварями не вязались. Только нынешний хозяин… Но ведь — хозяин же! Мне-то выбирать не приходится.
— Помер твой хозяин, — без обиняков заявил Харисим. — И ты сейчас помрёшь, — потащил из ножен меч.
Домовой схватился за голову, даже не думая сопротивляться. Но я остановил Харисима.
— Тормози, брат. Это не тварь.
Харисим покачал головой:
— Дивлюсь я с тебя, Владимир! Твари у тебя — не твари. На одной ездишь, другую защищаешь…
— Езжу я как раз на самой настоящей твари. Такой, что всем тварям прокашляться даст. А тут — иное. Это настоящий домовой, исконный.
— Сказки! — не поверил Харисим.
— Да где же сказки, когда вот — перед тобой стоит! Убьёшь его — родий не будет, костей не выдаст. Не все духи тварям сдались, равно как и не все люди. Тем, кто выстоял, надо друг друга уважать и поддерживать, а не воевать.
Харисим, матерно ворча, спрятал меч. А я перевёл взгляд на домового.
— Чего ты там говорил?
— Я говорил, что ещё с тех пор, как на этом месте изба была…
— Да погоди, с избой! Кого там Троекуров совсем убьёт?
— П-пленников… — Домовой дрожащим пальцем указал на открывшийся проём.
Я посмотрел туда. И пошёл первым. Остальные охотники потянулись за мной.
Ход вёл вниз. Каменные ступени, всё как полагается. Спустившись, я толкнул-потянул обитую железом дверь, перегородившую путь. Не шевельнулась.
— Колдовство тут, — шмыгнул носом появившийся рядом домовой. — Дозвольте, открою.
Узнав о смерти хозяина, домовой приободрился. Открыто радости не выражал — непрофессионально всё-таки — но, тем не менее, чуть не подпрыгивал на одной ноге.
— Жги, — разрешил я и отодвинулся.
Отодвинуться было непросто, сзади напирали любопытные охотники.
Домовой протиснулся к двери, коснулся пальцами ручки, что-то прошептал. Полыхнула неяркая вспышка, щёлкнуло. Я потянул дверь на себя, и та легко, без скрипа, открылась.
— Вечер в хату, — пробормотал я, войдя в помещение.
В целом, нормальная такая гостинка, кое-как даже обставленная. Диван, пара кроватей, шкаф, стол, стулья. И трое человек. Женщина и два пацана. Один, лет семи, спрятался за мамку и только выглядывал оттуда затравленным зверем. Второму было в районе десяти, и этот стоял перед мамой, сжав кулаки и сдвинув брови — ясно, мужик в семье, разбираться с проблемами будет.
— Вы кто такие? — крикнул он. — Я вас не звал! Убирайтесь!
— Мы — охотники, — отрекомендовался я. — Нас звать не надо, сами приходим. А вот вы кто такие, и за каким интересом вас Троекуров взаперти держал?
Тут вмешалась слегка хриплым голосом женщина:
— Он нас в заложники взял, чтобы муж мой на него работал.
— А! — дошло до меня. — Некроинженер?
— Да, он инженер! — закивала женщина. — Очень талантливый.
— Вот уж не поспоришь, — вспомнил я терминатора.
Терминатор мне нравился всё больше. Могилу для Троекурова вырыл буквально за пять минут, без единого перекура. Копал себе и копал, как терминатор.
Посоветовавшись с Захаром и Земляной, я замутил осиновый кол и перед захоронением забил его Троекурову в грудь. Теперь можно было надеяться, что об этой скотине нам больше беспокоиться не придётся. Осталась сущая ерунда — разгрести всё то говно, что он после себя оставил. Например, вот это вот.
— Он жив? — воскликнул мальчишка постарше. — Папа — жив?
— Жив, — кивнул я.
— А где он?
— Да хрен бы знал, простите мне мой французский… Если маразм мне не изменяет, то оставил я его у себя дома, в Давыдово… Теперь — воссоединить бы вас. Вы вообще гдешние?
— Полоцкие мы.
— Угу. Ну, лады, перекинем вас в Полоцк. Только не прямо сейчас. Прямо сейчас на повестке дня другие дела.
— А можно не надо? — смутилась женщина. — Там, в Полоцке… плохо.
— Отличный город! — возмутился Глеб. — Ну подумаешь, тварей много. Зато какая архитектура! А камень?
— Какой камень? — повернулся я к нему.
— Борис-Глеб называется, в Двине лежит, супротив Подкостельцов. Ух, какой камень!