— Александра Дмитриевна, дорогая вы моя. «Такого» мне придумывать не надо, свои фантазии я воплощаю в жизнь регулярно и с удовольствием. Соответственно, за друзей, к коим отношу Ползунова и вас, только порадоваться могу. Не в коем случае не осуждаю, просто не понимаю — зачем на улице-то? Холодно уже, не май месяц. И Ползунов — не подросток, живущий с мамой. У него и в доме места полно.
— Я сняла квартиру неподалеку от дома Ивана Ивановича.
— На хре… то есть, я хотел сказать, рад за вас. А зачем?
— Ну не могу же я, незамужняя девушка, позволить себе проживать в доме холостого мужчины! Это неприлично.
— А, ну да. Только теперь я уже вообще ничего не понимаю. Ползунов в доме, вы в квартире, но при этом почему-то ночью оба на улице.
— Потому что вы меня не слушаете!
Я всем своим видом изобразил готовность внимать.
— Иван Иванович чрезвычайно много работает. Буквально днюет и ночует в мастерской. Забывает даже о том, что человеку необходимо питаться, и это в его-то годы! Он ведь уже не молод. Ему тридцать пять лет.
— Ну да, совсем старик. Одной ногой в гробу. И что?
— Я взяла на себя смелость присматривать за Иваном Ивановичем. Слежу за тем, чтобы он своевременно принимал пищу. Чтобы вернувшись вечером домой, не закрывался у себя кабинете и продолжал работать, а ложился спать, как все нормальные люди.
— А каким образом вы это исполняете, проживая в другой квартире?
— Иван Иванович любезно предоставил в моё распоряжение две комнаты в своём доме.
— И вы живёте там?
— Ну да, я ведь так и говорю.
— Вы говорите, что у вас есть квартира.
— Конечно же, есть! Я приличная девушка!
— Но живёте при этом у Ползунова?
— Если того требуют обстоятельства.
— То есть, каждый день?
— Ну, конечно. Я же вам объясняю, Ивана Ивановича необходимо постоянно контролировать…
— Ой, всё. — Я поднял руки. — Больше даже пытаться вникать не буду. Правила приличия — не мой конёк; точка. Давайте по существу. Где были Ползунов и вы прошлой ночью?
— Иван Иванович задержался в мастерской. Было уже очень поздно, я волновалась. Обычно он появлялся хотя бы к одиннадцати, а тут уж полночь, а его всё нет. Мы с Игнатом решили идти в мастерскую.
— С Игнатом?
— Лакей Ивана Ивановича, вы его знаете. Юлиан Юсупович уже лёг спать, а одну меня этот упрямый старик не отпустил.
— Правильно сделал. И что?
— Мы прошли буквально несколько шагов, когда услышали крик. Кричал Иван Иванович, громко: «Негодяй! Не смей!» Я закричала: «На помощь!» и бросилась бежать. Игнат тоже побежал, но он не так проворен, как я. Когда я подбежала, увидела, что Иван Иванович лежит на земле, а этот мерзавец снова замахнулся тростью! Я его толкнула — с разбегу, изо всех сил. Он упал. Увидел, что я не одна, что ко мне спешит Игнат. И исчез. Просто растворился в воздухе — так же, как иной раз вы.
— Угу. И что это такое было, по-вашему? Ограбление?
— Не похоже на ограбление. Нападавший выглядел вполне прилично, в цилиндре и в плаще. Впрочем, было темно, я толком не разглядела. Может быть, всё это старое и…
Я покачал головой.
— Даже если приличный господин поизносился, на гоп-стоп он вряд ли пойдёт. Скорее уж чего-нибудь стырит тихопёрдом, например, матушкины серебряные подсвечники. Впрочем, чужая душа — потёмки. А это, насколько понимаю, та самая трость?
Я заметил, что набалдашник трости, которую сжимала Александра, покрыт засохшей кровью.
— Это? — Она посмотрела на трость так, будто до сих пор не замечала. — О… Да. Это он выронил, когда я его толкнула. Орудие уби… Ах, Господи, что я несу! В общем, нападающий бил этой тростью. Ударил Ивана Ивановича по голове.
— Та-а-ак. Вы позволите?
Александра протянула мне трость. Я взял её и внимательно осмотрел. Тёмно-коричневая, набалдашник деревянный, но посеребрённый. Краска облупилась, не в последнюю очередь, полагаю, благодаря нападению.
Увесистая хрень… Ага, вот, в набалдашнике просверлена дырочка. Ну да, ну да, плавали, знаем — свинец залит. И вполне обыденный аксессуар лёгким движением руки превращается в смертельное оружие. Ох и повезло Ползунову, крепкий у него череп! Ну и Александра удружила, конечно, вовремя забеспокоилась.
Ближе к концу трости я обнаружил то, что, собственно, искал. Аристократы — люди специфические, им нравится всё подписывать. Даже на трусах, носках и платках монограммы вышивают. Как будто кто-то ворует у них трусы и потом выдаёт за свои… Хотя, впрочем, может, и ворует. Чужая душа, повторюсь, потёмки. У каждого свои извращения.
Ага, вот — аккуратно вырезанная подпись.
— «Доктор Алоизий Бон», — прочитал я. — Ну вот, уже есть, с чего начать. Вы, случайно, не знаете доктора Алоизия Бона? — обратился к Александре.
— Нет. Но я ведь не местная.
— Точно. Совсем забыл. Вы буквально светитесь столичным шармом.
— Правда?
Несмотря на трагические обстоятельства, Александра получила видимое удовольствие от комплимента.
— Да чтоб я сдох! Ладно, господин некроинженер, погнали.
— Куда? — встрепенулся Юлиан Юсупович. До сих пор благоразумно сидел рядом с нами, но благоразумно не отсвечивал.