Мир падающих звезд VIII. Железный человек

Потап фыркнул.

— Ну, коли Гравий дорогу забыл — провожу, почему нет.

— Ничего я не забыл, — буркнул Гравий. — Ступай в Оплот, самовар ставь. Мы за тобой.

Потап кивнул и исчез.

— Что скажешь, Владимир? — Гравий посмотрел на меня.

— А что тут говорить? На ловца и зверь бежит. Трещотки сработают — поглядим, что там за человек, снежный или какой.

— Вот и я так подумал. Айда в Оплот. Покуда Потап куролесить не начал.

— Куролесить?

— Поглядим, — уклончиво отозвался Гравий. — Я его давненько не видал. Всяко бывает, может, наука на пользу пошла.

— Какая наука?

— Выпить любит. Да не как мы, после победы на радостях, а просто со скуки. Ежели наколдырится, то ему что Трещотки в уши, что волкодлаки вприсядку пляшут. Даже не заметит. По весне, мужики рассказывали, Потап на берегу озера заночевал. Прорубь во льду устроил, хотел с утра русалок на Манок тащить. Они по весне дурные, сонные. Пока возился с прорубью, устал. Выпил маленько. Потом ещё маленько. Потом в Оплот смотался, ещё прихватил. В общем, когда поутру русалки из проруби полезли, Потапа они тёпленького оприходовали. Благо, дежурил тогда в Оплоте Кузька. Молодой, едва посвятить успели. И любопытный, до всего дело есть. Потап, когда за самогоном-то приходил, ему сказал, что Манок на рассвете будет ставить. И вот, за окном уж светло, а Потапа всё нет. И как раз об эту пору другой охотник в Оплоте ночевал, Зосим. Кузька его разбудил. Проснись, говорит, дядя Зосим, поглядеть бы надо, что там с Потапом. Перенеслись по его Знаку, глядь — а Потап на берегу без штанов лежит. Верхом на нём русалка скачет, а три другие рядом хохочут, очереди ждут. А Потапу — как с гуся вода, знай себе лыбится. Не соображает даже, что это русалки. Ну, Зосим — охотник серьёзный, русалок влёт порубал. А кабы не разбудил его Кузька, так и не видать бы нам больше Потапа.

— Н-да. И русалки вряд ли памятник поставили бы. Хотя, справедливости ради, Потап заслужил. Четверо — не одна.

Гравий махнул рукой.

— Мужики над ним после того случая в голос ржут. А ты Потап, где был? — один спросит. Другой: да известно, где! Русалок драл, уж целое озеро оприходовал. К водяному подбирается, не решит никак, куда его… Потап с тех пор в Оплоте не появляется почти. Даже кости сдавать норовит так, чтобы ни на кого не наткнуться. Хотя, говорят, уже и приёмщику разболтали, тот тоже каждый раз интересуется, как там насчёт русалок. От меня Потап не шарахнулся, потому как я зубоскалить не любитель. А в Оплот сейчас пошёл, потому как, верно, нету никого. Зима пришла, разбежались. Разве что на дежурстве кто остался.

— Н-да, — усмехнулся я. — Как говорится, когда я построил мост, никто не звал меня Джон Строитель Мостов. Но стоило один раз с овцой…

— Чего-чего?

— Да ничего, к слову пришлось. Веди уже в Оплот, хватит мёрзнуть.

Мы перенеслись в Оплот. И тут же стало ясно, что в прогнозах Гравий не ошибся.

Самовар Потап не ставил. Подозреваю, что о нём даже не вспомнил. Зато поставил перед собой на стол здоровенную бутыль с самогоном и к моменту нашего появления приканчивал второй стакан.

— Дурак ты, Потап, — буркнул Гравий. — Ничему-то тебя жизнь не учит!

— Уж я сказал ему, — проворчал молодой парнишка, поднявшийся нам навстречу. — Да он разве слушает? И не сладить мне с ним, одному-то… Здрав будь, Гравий.

— Здорово, Кузьма. Как оно?

— Да как всегда по зиме. Тихо.

— Это ничего, — объявил Потап и икнул. — Скоро будет громко. Ух, громко! — Захихикал. Приложился к стакану.

— Как есть, дурак, — кивнул Гравий. — Как только жив до сих пор?

— Но-но! — Потап погрозил ему пальцем. — Доброму охотнику выпить с устатку — милое дело! Али думаешь, я завтра на снежного человека не пойду?

— Думаю, что если дальше пить будешь, до ветру — и то не вдруг дойдёшь.

— Пф! Не знаешь ты меня! Я снежному человеку только в глаза гляну — враз скопытится! Вы вот гогочете надо мной, а твари — ух, боятся!

— Слыхал, ага. Русалки особенно. До того боятся, что аж подпрыгивают.

— И ты туда же, Гравий, — обиделся Потап. — Эх! Никто-то меня не понимает. Грубые вы. Чёрствые. А у меня — душа. — Он допил то, что осталось в стакане, и налил ещё.

Гравий молча подошёл к столу, забрал у Потапа бутыль. Унёс на улицу.

— Злы-ые вы, — вцепившись в стакан, как в спасательный круг, всхлипнул Потап. — Бездушные!

* * *

Знаменитый сибирский чай и впрямь оказался на удивление вкусным. Ноющего Потапа мы выпинали в соседнюю комнату, сами не спеша прикончили самовар.

— Дрыхнет, — заглянув через час к Потапу, сказал Гравий. — Теперь уж Трещотки проспать не должен. Пора и нам ложиться.

Я тоже уже во всю зевал. Денёк выдался насыщенным. Кузьма притащил откуда-то набитые сеном матрасы, мы постелили их на лавки и легли. Вырубился я, кажется, через секунду после того, как закрыл глаза.

— Мяу!

— У-у, — не открывая глаз, пробормотал я. — Кошкодевочки, ролевые игры?.. А ты, Марусь, про них откуда знаешь? То есть, не подумай, я-то не против…

— Мяу!

Вот теперь я вскочил. В сером сумраке рассвета горели два зелёных глаза. Смотрели прямо на меня.

— Бро? Ты чего? Что случилось?

— Мяу!