Мир пауков. Башня и Дельта

Манефон поднял с земли розовый цветок; тот не замедлил сомкнуться вокруг руки, но силы были уже не те, и хватка оказалась непрочной. Манефон отщипнул лепесток и сунул себе в рот.

— Прелесть. Еще лучше, чем тот.

— А ты как думал. Это растение опаснее.

Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым мясом. Прав Манефон: действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати, что еще удивительно: несмотря на медвяный аромат, вкус у цветка напоминал мясо — великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.

— Пора трогаться, — сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.

Неожиданно Найл ощутил покалывание возле правого бедра. Мгновенно стало ясно: трубка. Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание вдруг прекратилось.

От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.

— Что там еще?

— Ничего, — Найл решил, что это какой–нибудь очередной выкрутас атмосферы Дельты. Милон встал.

— Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.

— Только не задерживайся, — наказал Симеон. — И прихвати жнец.

— Жнец? — недоуменно переспросил Милон.

— С Дельтой не шутят.

Найл, решив, что пара минут под деревом развеет вызванную едой сонливость, подхватил жнец и двинулся следом за Милоном. Поднялся и Манефон.

Когда Милон пригнулся, собираясь поднырнуть под ветви, те, показалось, чутко вздрогнули. Найла вдруг пронзило ощущение немой угрозы. Шевеление напоминало жадное желание голодного животного. Найл невольно остановился и крикнул:

— Эгей, осторожнее там!

Но не успел договорить, как дерево захлопнулось, будто ловушка тарантула–затворника. Милон пронзительно вскрикнул; голос донесся уже из–под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.

Найл вскинул жнец, собираясь пальнуть, но вовремя сдержался. В этой трепещущей груде листьев, притиснутых к стволу, невозможно было различить, где находится Милон. Однако истошное «Помогите!» вывело его из оцепенения. Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно повел стволом из стороны в сторону. Дерево зашипело рассерженной змеей, посыпались отрезанные ветки, обдавая на лету брызгами сока. Но нижние сучья, похоже, продолжали упорствовать. Более того, они сжали ствол с такой силой, что некоторые даже затрещали. Дерево стало заваливаться. Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.

Один из сучьев ударил с такой силой, что сшиб Найла с ног. Дерево рухнуло в нескольких метрах.

Отгибать ветви было неимоверно трудно, все равно что разжимать намертво стиснутый кулак. Однако здоровяк Манефон совладал–таки с одной из них и крикнул:

— Я его вижу! Жнец сюда!

Найл подал оружие. Манефон, примерившись, аккуратно отрезал кусок двухметровой длины. Ветви внезапно разжались. Разметав их в стороны, Симеон вызволил Милона. Лицо у юноши было синюшное, одежда набрякла кровью.

Склонясь над неподвижным телом, Симеон разорвал на нем тунику и приник ухом к его груди.

— Дышит. Принесите кто–нибудь воды. — Подоспел со своей флягой Доггинз. Симеон плеснул пригоршню воды Милону на лицо, другой стер у него кровь со лба. Найл со злостью смахнул слепня, пытавшегося пристроиться у Милона на груди. Насекомое отлетело в сторону. Милон открыл глаза и попытался повернуть голову.

— Как ты?

Милон попытался ответить, но язык плохо повиновался. Слепень опять попробовал пристроиться и шлепнулся оземь от удара ручищи Манефона; секунда, и он хрупнул у него под ногой'/воздух наполнился специфическим запахом.

Они освободили Милона от туники и омыли ему тело Холодной водой: выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами. Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого, у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно всосал воздух и лишился чувств.

Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.

— Переломов, по–видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.

Доггинз досадливо застонал.

— Что же теперь делать?

— Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад, или оставить здесь. Милон открыл глаза.

— Идите дальше, — заплетающимся языком пролепетал он.

Товарищи переглянулись меж собой.

— Придется мне остаться с ним, — сказал Симеон. — В одиночку ему здесь не продержаться.

Милон попытался приподняться на одном локте.

— Ничего, продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам во всем виноват…

— Да уж точно, дурня ты кусок, — сердито сверкнул на него глазами Доггинз.

— Нет, это моя оплошность, — вмешался Найл. — Меня пытались предупредить. — Товарищи недоуменно посмотрели на него. — За несколько минут до того, как он сунулся под дерево, начала щипаться трубка, — он вынул се из кармана. — А я не догадался.

— Предупредить, говоришь? — Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. — А ей–то откуда может быть известно? Это же всего–навсего механизм.