Мир Печатей. Аристократ по обмену (СИ)

А!Х! По тупости кучера чуть не угодил под колеса маркиза Жерме. Кучера велел выпороть. Орка осыпать монетами. Орк монеты не взял. Потребовал жизненное право. Сказал деду, чтобы сделал его моим рабом. И его сестрицу. Для чего мне два орка — пока не придумал.

На этом запись заканчивалась.

Я нахмурился. Что такое жизненное право я не знал. Но мне на помощь пришла система. Оказалось, что это что-то вроде местного закона. Когда кто-то спас твою жизнь, если этот кто-то отказывается брать деньги за спасение, он может потребовать от тебя спасение ещё чьей-нибудь жизни. Очень любили этим правом пользоваться приговорённые к смерти. Сначала подстроят покушение, потом спасут кого-нибудь из аристократов и требуют спасти своего обречённого родственничка. Впоследствии к действию этого Права разработали целый свод поправок и дополнений.

Я усмехнулся и убрал сообщение. Не стал вчитываться в юридические рассуждения и дополнения к этому праву. Выходит, Гару спас Аарона, а тот в ответ спас ещё кого-то. Орму? Или самого Гару? Как это выяснить, не вызывая подозрений, я не знал. Подойти к зелёным и сказать — «Эй, друзья, а напомните-ка мне, как мы с вами повстречались», — выходило слишком… подозрительно. А любопытство уже точило моё воображение. Наверное, всё-таки, Аарон спас Орму. И она в него влюбилась, как в прекрасного принца-спасителя. А тот пользовался её доверчивостью, скотина остроухая.

Я нахмурился. И снова застыл на распутье своего отношения к хозяину тела, в которое меня занесло. С одной стороны — надменный богатенький изнеженный отпрыск древнего рода, привыкший к праздности и житье на всем готовом. С другой — не без таланта и не без благородных поступков. Вон, Орму спас. Чем больше я пытался разобраться, почему меня так сильно бесит Аарон, тем больше открывал в нем каких-то неплохих сторон. И всё становилось всё сложнее и сложнее.

Шаги в коридоре — грузные, шаркающие, вырвали меня из размышлений и из кровати. Либо Витория привела палача. Либо ко мне пожаловали ночные гости. Я нехотя поднялся и встал у окна.

Дверь распахнулась без скрипа. В проёме возвышалась грузная фигура в безразмерном балахоне. Я вздрогнул, помимо воли вспоминая балахонщика.

— А ты чего в темноте сидишь? — из-за спины фигуры раздался голос Витории. Наваждение пропало, и я был безмерно этому рад. Встречаться с жителем Великой Пустыни мне больше не хотелось. Никогда. И я очень надеялся, что мироздание нас больше не сведёт в одной точке пространства.

Витория кашлянула, как бы напоминая про свой вопрос.

— Как-то спокойнее так, — я пожал плечами, рассматривая гостя. Это был другой палач. Не тот, с которым меня свела дуэль. Тот был худой, волосатый и угрюмый. Этот был лысый, толстый, неповоротливый и весь какой-то заплывший, что ли. И тоже угрюмый. От подъёма в башню он тяжело дышал. И то и дело вытирал ладони о балахон.

Витория достала из Тайника канделябр со свечами, зажгла его и поставила на стол.

— Так-то получше будет, — девушка обвела взглядом комнату, озарённую жёлтым светом. Засмотрелась на дрожащие на противоположной стене тени. И вернулась взглядом ко мне.

— Показывай.

Я не стал ждать, чтобы мне повторяли. Подтянул рукав вверх и показал Печать палачу.

Тот молча взял мою руку в свои и принялся рассматривать рисунок со всех сторон. Я содрогнулся, почувствовав холодные, потные ладони. Как будто прикоснулся к жабе.

— Дориан сказал, что мою невозможно удалить без твоей. Ну, то есть…

— Что удалять надо в том же порядке, в каком Печати ставили, — пробасил палач, не переставая вертеть мою руку.

— А-а-а, — я сделал вид, что все понял.

— Но я это говорил до того, как увидел Главную Печать, — спустя некоторое время снова подал голос палач.

Вообще я заметил особенность: Палачи этого мира были угрюмы, немногословны и как бы незаметны. Хоть и не рубили головы на плахе, а всего лишь стирали или замораживали картинки.

— А теперь? — не выдержала затянувшейся паузы Витория.

Палач поднял свободную руку, призывая киллершу к тишине, и снова принялся разглядывать узор. Мне показалось, что это длилось вечность и ещё столько же. Я смотрел по сторонам, чтобы не смущать палача своим пристальным взглядом. Всё, что я успел заметить — так это почерневшую сетку из моих капилляров, которая расползлась ещё шире. Но это было предсказуемо. Я же сам поставил действие высасывателя энергии на ускорение. И, несмотря на то, что с виду я вроде как был бодр, весел и чувствовал себя нормально, рука как бы намекала, что таймер тикает. И желательно стереть моё творчество как можно скорее.

— А теперь я говорю, что это невозможно.

Голос палача, тихий и размеренный, почему то показался мне громом. Над одинокой заброшенной башней. Две синие молнии убийственного взгляда Витории не заставили себя долго ждать. Вот и разразилась гроза.