Нет уж. Лучше про такое вовсе не думать. Настанет время помирать, тогда и помрём.
– А каменоломни в какой стороне? – спросил он Иригойена.
– Здесь их много, – удивился тот. – На что тебе?
Денег у них покамест хватало, никакой нужды в заработке, да ещё таком нелёгком, вроде бы не предвиделось.
– Канара. Там вырубают Посмертные Тела, – сказал Волкодав.
– Эти выработки далеко… – принялся объяснять Иригойен.
Состоятельная семья пекарей Даари жила в старом городе, хотя и не около крепости, где обитали вельможи, а, как приличествовало зажиточным ремесленникам, у самой стены. Иригойен хотел сразу вести туда своих спутников:
– Срамно мне будет, если вы заночуете не под моим кровом.
Мать Кендарат посмотрела на улицу впереди. Слободки карабкались на довольно крутой склон холма, улица сворачивала и петляла.
– Малыш, мы с Серым устали и не хотим лезть в эту гору, – сказала жрица. – Я с рассвета в седле и уже опасаюсь, как бы не рассыпались мои старые кости… Отведи-ка ты нас сперва на хороший постоялый двор, я поставлю осла и сама прилягу, а вы, молодые, сходите налегке.
Волкодава удивила такая бессовестная неправда. Онто знал, легко ли было уморить избранницу Кан. Оставалось лишь гадать о причине, по которой она не хотела идти в дом Даари. По крайней мере, сразу.
– Н-ну ладно… – пробормотал Иригойен. – Тогда вот здесь нам налево…
Собственно, название города означало просто «Кирпич-на-Гарнате», поскольку, если верить легенде, именно здесь халисунцы когда-то взялись строить из кирпича. Они и до сих пор это делали, и делали здорово. Пожалуй, Волкодав нигде ещё не видел столько разного кирпича и такой вычурной кладки, как в старом городе Гарнатаката. Заборы здесь были ничуть не хуже дар-дзумских, высокие и глухие. Они надёжно прятали от стороннего глаза происходившее во дворах, но в городской тесноте дома росли ввысь. Волкодав едва не споткнулся, когда чьё-то жилище показалось ему деревянным, бревенчатым. Он даже вытянулся, стараясь увидеть побольше, и понял свою ошибку. Просто в этом краю, обделённом строевым лесом, кто-то оказался не вовсе чужд понимания жизни и, пользуясь достатком, заказал мастерам особые кирпичи.
Улица выглядела совсем пустой. Волкодаву это не нравилось. В приличной веннской деревне, обители крепкого рода, навстречу приезжему сразу высыпали бы стар и млад, обняли родича, повели в тепло – кормить, поить и расспрашивать. Когда люди отгораживаются от соседей высокими стенами, как от врагов, значит неправильная у них жизнь.
– При первых шулхадах здесь было становище четырёх сотен воинов, – рассказывал Иригойен. – Всё давно изменилось, но мы до сих пор делим город на Сотни: Синюю, Зелёную, Красную…
– Каттай жил в Зелёной, – сказал Волкодав. – На улице Сломанного Стремени. Знаешь такую?
Гарната-кат был гораздо больше не то что Дар-Дзумы или Рудой Вежи – даже саккаремского Астутерана. Венн чувствовал себя весьма неуютно и понимал, что без помощи Иригойена разыщет эту улицу хорошо если к весне.
– Конечно знаю, – ответил тот. – Это по дороге на невольничий торг. Я там часто бывал.
– Каттай говорил, в чужую Сотню могли без выкупа не пустить…
– Мой отец грозился оторвать уши всякому, кто вздумает не пускать «чужих» к его лавке. Никто не уходил от него без угощения, даже дети рабов.
– Славный у тебя отец, – сказал венн.
Он много раз помогал матери месить тесто и до сих пор не забыл ни ощущения живого и доброго тепла под ладонями, ни своего тогдашнего убеждения: быть такого не может, чтобы хлебопёк оказался дурным человеком.