Мир по дороге

Волкодав продолжал идти размеренным шагом, толкая тележку. В роду Синицы любили попугать гостей россказнями о Калиновом овраге, где тёмными ночами слышались бесплотные голоса. Белки, жившие на быстром Крупце, никогда не ходили через Каменный брод, потому что после этого людей начинали преследовать несчастья. А Волки знали в ближнем болоте Бучило, которое, если долго вглядываться, показывало картины, имевшие мало отношения к этому миру. Племя изгнанников не хотело вести особых дел с теми, кто некогда выставил за порог его праматерей, и это вполне можно было понять.

– А я-то хотела спросить, отчего верные Мораны не воздвигли здесь храма, – пробормотала мать Кендарат.

– Вот именно, – кивнул старейшина. – Даже тем, кто славит Смерть, трудно молиться Ей, когда Её облик так страшен!

* * *

Матерь мечты, провозвестница жизни – Луна! Звёздам нет счёта, но Ты отовсюду видна.
Тысячи лет изумлённо следит человек,
Как беспредельных морей направляешь Ты бег…

Полная луна проплывала за тучами, лишь изредка улыбаясь с небес. Иригойен пел по обыкновению негромко, запрокинув голову и сплетя пальцы.

Вот рыбакам озарила Ты хляби их нив,
И за Тобою послушно приходит прилив.
Рыб косяки ощущают его в глубине,
Чуют безглазые твари на сумрачном дне.
Славят Луну и любя повинуются Ей
Все – от могучих китов до ничтожных червей.
Ждёт терпеливый моллюск, свои створки смежив: Пищу доставит ему благодатный прилив…

Старик Гартешкел прохаживался за спинами Волкодава и матери Кендарат. Он впервые слышал, как поёт Иригойен.

Нынче он берег готов разнести не шутя,
Завтра – как будто несёт в колыбельке дитя.
Опыт веков угадать позволяет одно:
Время, когда на глазах обнажается дно.
Этот порядок, что старше счисления лет,
Не прекратится, пока не преставится свет…

Халисунец благодарно простёр ладони к Луне.

На расстоянье руки мы не видим порой.
Ложе морское назавтра восстанет горой,
Житель пустыни хребет оседлает волны…
Лишь неизменна изменчивость лика Луны!

– Удивительна твоя молитва, – сказал Гартешкел. Все обернулись к нему, и он пояснил:

– Ты ни о чём не просил своё Божество. – Подумал и добавил: – И не утверждал превосходства Лунной веры над прочими…

Иригойен даже растерялся.

– Я просто славлю Матерь, – выговорил он наконец.

Волкодав дождался, чтобы Гартешкел отошёл, и спросил халисунца:

– Ты сам это видел? Море, прилив?

– Видел. Когда ездил с отцом к мономатанской родне. – Помолчал и добавил: – Вот бы там ещё побывать!

А я не видел моря, хотел сказать Волкодав. Но не сказал, потому что это не имело значения.

Деревня, как нетрудно было предвидеть, обнаружилась в глухом конце долины, в углу, образованном сдвинувшимися хребтами. Посреди котловины, с трёх сторон защищённой высокими скалистыми кряжами, действительно расстилалось мелкое пресноводное озеро, наполовину заросшее камышами, – желанный приют для кочующих диких стай. Дальний берег озера занимала деревня. Её до последнего не было видно благодаря отлогому взгорку, совсем невысокому, но тем не менее успешно прятавшему озеро и селение от глаз конных и пеших. Неудивительно, что те давние переселенцы готовились к голодной смерти в двух шагах от такого пригожего места!

Даже теперь, перво-наперво заметив вдали реденькие дымки очагов, Волкодав чуть не принял их за те самые прозрачные тени, якобы витавшие в воздухе над погибельными местами. Вздрогнув, он лишь со второго взгляда сообразил, что это были просто дымы.

Ещё сотня шагов, и стал виден храм спасительницы-Богини, не пожелавшей отвергнуть Своих опозоренных дочерей. Храм был не намного больше обыкновенного дома, но являл как бы изваяние, воздвигнутое в кирпиче. Сидящая женщина в просторном одеянии с куколем, низко спущенным на лицо, готова была принять всех нуждавшихся в ласке и материнском тепле.

Здесь старик Гартешкел опустился на колени и лбом коснулся земли.

– Спасибо тебе, дорога, за то, что уже который раз приводишь меня домой…