Мир по дороге

Иригойен пел, плотно зажмурившись, по его щекам текли слёзы. Он протягивал руки к Луне. Волкодаву на миг показалось, будто он держит светильничек или свечку. Но нет, это лишь отблески лунного серебра играли на мокрых ладонях.

Юная дева доверчива к людям была.
Птицу на взлёте вот так подбивает стрела.
Веки смежила невеста, бледна и тиха…
Ей не порадовать мать, не обнять жениха!

Голос Иригойена окреп, обретая звучность и силу. Ту силу, от которой, как думают люди, даже Богам отворачиваться не с руки. Ветер, не проникавший в долину, нёс над серебряными вершинами прозрачные перья кружевных облаков. Свет луны колебался и мерцал, делаясь то ярче, то глуше…

Жизни в трудах не чурался почтенный старик.
Смерти как отдыха чаять давно он привык.
Путь свой окончить достойно и мирно хотел…
Вот он – в крови, среди груды поруганных тел.
Что же за нелюди, чья повернулась рука
Так оборвать предзакатные дни старика?
Рядом – жена, с нею прожил он семьдесят лет.
У очага их царили любовь и совет.
Матерь Луна! Путеводным да будет Твой свет!..

Невесомые тени поднимались над разворошённой землёй, шествовали над скалами, над вечными снегами, над голубыми спинами ледников, – в небесную вышину, с которой улыбался им ласковый светоч….

Горестей мелких отбросив обыденный груз,
Да перейдут по мосту из серебряных бус!
Вольных грехов и невольных прости им вину.
Пусть ни единую не потревожат струну Тропки серебряной, вьющейся сквозь облака.
Пусть она будет спокойна, светла и легка.
Мы же, любуясь священным Твоим серебром,
Ныне ушедших помянем одним лишь добром…

* * *

Воинские люди умеют задавать вопросы и умеют слушать ответы. Волкодав лишний раз убедился в этом наутро, когда Тайлар Хум с Найликом взялись расспрашивать старую мать Кинапа. Он даже ощутил к молодому Найлику что-то вроде уважения. Вдвоём с предводителем они ни разу не вынудили бабку сосредоточить свою память на учинённых «золотыми» насилиях, подталкивая её внимание лишь к увиденному и услышанному ещё до попойки. Случайные имена, разрозненные обрывки речей… По ходу дела мятежный комадар с помощником лишь переглядывались и кивали один другому. Они всё больше казались венну двумя следопытами, разгадывающими запутанную цепочку следов. Сторонний человек и в толк не возьмёт, что за мелочь их привлекла: увядший листок, нарушенный мох, торчащая веточка… – а им уже ясно, что за зверь тут прошёл, и в какую сторону, и примерно где у него может быть лёжка.

Ещё Волкодав понял, что «золотые», говорившие о погоне за отрядом бунтовщиков, выдавали желаемое за действительное. На горных тропах шла безжалостная игра в кошки-мышки. Охотником в ней становился не тот, кому этого больше хотелось, а самый удачливый и сметливый.

Наконец Тайлар поблагодарил обессилевшую старуху, низко поклонился ей и отошёл прочь.

– Я обещал тебе настигнуть урлаков, – потирая больную ногу, сказал он Кинапу. – Теперь, благодаря твоей почтенной матери, я сделаю это не с маленьким отрядом, а со всем своим войском. Во имя Крови и Стали! Я так и предполагал, что сюда свернула полусотня Верлаха, отправленная по наши головы новым комадаром Байшугом!

– Он, верно, думал, что бросает против нас своих лучших людей, – усмехнулся Найлик. – Хвалёные «золотые» оказались годны только убивать беззащитных!

Собравшиеся горцы молча ждали продолжения. За их спинами сухо блестели глаза женщин, на расцарапанных в знак скорби щеках запеклась кровь.

– Раз они пошли на восток, – начал вслух рассуждать Тайлар, – значит комадар покинул Лурхаб и, скорее всего, сидит в полевой ставке у озера Трон…

Мужчины начали кивать. Кое-кто из них, подобно Кинапу, ездил даже в Мельсину, но большинство не выбиралось из дому дальше верхних пастбищ и заветного виноградника. Тем не менее люди знали, что у озера Трон с давних пор ставили стяг всевозможные завоеватели. Начиная с Цурсога Разрушителя во дни Последней войны. А может, даже и Разрушитель не первым там останавливался. Просто потому, что озёрная долина была единственным на много седмиц пути местом, пригодным для расположения войска, да ещё и лежала в самом сердце горной страны. Не зря же название озера значило «ключ».