Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме

Благодаря отваге этих разоблачителей охоты на ведьм, а также потому, что преследования распространялись и на привилегированные классы и угрожали становящимся институтам капитализма, но в особенности в связи с распространением идей европейского Просвещения постепенно костры, на которых сжигали ведьм, угасли. В Голландии, колыбели цивилизации, последняя казнь состоялась в 1610 г., в Англии — в 1684 г., в Америке — в 1692 г., во Франции — в 1745 г., в Германии — в 1775 г. и в 1793 г. — в Польше. В Италии инквизиция продолжала выносить смертные приговоры до конца XVIII в., а пытку католическая церковь запретила только в 1816 г. Последним оплотом веры в реальность ведовства (а значит, и в необходимость суровой кары) была католическая церковь.

Охота на ведьм — позорная страница человеческой истории. Как мы оказались способны на такое? Как могли до такой степени не замечать собственных слабостей? Как такое случилось в самых «передовых», самых «цивилизованных» государствах той эпохи? Почему этой истерии так охотно способствовали консерваторы, монархисты, религиозные фундаменталисты? Почему ей противились либералы, квакеры, сторонники Просвещения? Если мы уверим себя в том, что наши убеждения абсолютно правильны, а чужие неверны, что мы ищем блага, а все прочие — зла, что Повелитель Вселенной говорит исключительно с нами и никогда — с приверженцами иных вер, что дурно даже сомневаться в раз и навсегда установленных догмах или задавать вопросы, что наш главный долг — веровать и повиноваться, то охота на ведьм будет возобновляться под новыми масками вновь и вновь, пока не кончатся люди на Земле. Обратите внимание на первый пункт, с которого начинает Фридрих фон Шпее: не следует ли из него, что распространение в широких массах скептицизма и лучшего понимания источника суеверий позволило бы разорвать порочный круг? Если мы не поймем, что произошло на предыдущем витке, то не распознаем и следующий.

* * *

«Государство обладает безусловным правом контролировать формирование общественного мнения», — заявлял Йозеф Геббельс, министр пропаганды Третьего рейха. В романе Джорджа Оруэлла «1984» государство во главе с «Большим братом» нанимает орду бюрократов, единственная обязанность которых — подделывать архивы, чтобы привести прошлое в соответствие с интересами нынешней власти. Этот роман — не просто фантазия на политические темы, он основан на реалиях сталинского режима, при котором переписывание истории стало государственной задачей. После того как Сталин пришел к власти, портреты его соперника Льва Троцкого, человека, сыгравшего огромную роль в революциях 1905 и 1917 гг., исчезли из учебников. Их место заняли эпические и не имевшие никакого отношения к фактам картины, на которых Сталин совершал большевистскую революцию бок о бок с Лениным, а Троцкий — создатель Красной армии — вроде бы не имел к этому никакого отношения. Такие портреты и «исторические» картины в СССР почитались, словно иконы. Они висели во всех официальных кабинетах, украшали здания вместо наружной рекламы — порой высотой в десяток этажей, — размещались в музеях, воспроизводились на марках.

Новые поколения росли с верой в такую историю. Старшее поколение тоже уже начинало «припоминать» нечто подобное — своеобразный синдром политической подмененной памяти. Компромисс между подлинными воспоминаниями и тем, во что принуждала верить власть, Оруэлл назвал «двоемыслием». Те же, кто не сумел приспособиться, те старые большевики, кто помнил незначительное участие Сталина в революции и ключевую роль Троцкого, были осуждены как предатели, закоснелая буржуазия, «троцкисты», «левацкие фашисты», были арестованы, их пытали, вынуждали публично признаться в своих преступлениях, а затем казнили. При полном контроле над СМИ и полицией, оказывается, вполне возможно переписать воспоминания сотен миллионов людей — на это потребуется всего лишь одно поколение. Почти всегда это делается с корыстной целью: укрепить власть тех, кто уже у власти, потешить их нарциссизм, мегаломанию или же паранойю. В механизм, предназначенный для исправления наших ошибок, вставляются палки — стирается общественная память о серьезных политических просчетах, а значит, те же промахи будут совершаться вновь и вновь.

В наше время, когда технологически вполне осуществима фабрикация совершенно реалистичных с виду фотографий, фильмов и видеозаписей, в каждом доме стоит телевизор, а критическое мышление в упадке, вполне возможно реструктурировать общественную память даже без особого участия тайных служб. Не то чтобы назначенные государством психиатры на специальных терапевтических сеансах внушали каждому определенный набор воспоминаний, но, скорее, узкий круг людей может обрести такую власть над новостными программами, составлением учебников по истории и врезающихся в сознание образов, что сумеют существенно изменить коллективный настрой.