Читаем Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке полностью

Разумеется, это мое наблюдение не следует обобщать. Конечно, члены малочисленных сообществ так же, как и мы, испытывают к некоторым своим соплеменникам бóльшую симпатию, чем к другим. По мере роста таких сообществ и все более сильных внешних влияний традиционные представления, включая представления о дружбе, меняются. Тем не менее я думаю, что различие в концепциях дружбы у больших и малочисленных обществ (приглашение Джима и реакция на него Ябу) в общем и целом типично. Дело вовсе не в том, что Ябу отнесся к приглашению европейца иначе, чем он отнесся бы к приглашению новогвинейца. Как объяснил мне один из моих новогвинейских друзей, знакомый как с европейскими, так и с традиционными новогвинейскими обычаями, “здесь, на Новой Гвинее, мы не ходим в гости без конкретной цели; и если вы познакомились с человеком и провели в его обществе неделю, это не значит, что между вами возникли какие-то отношения или тем более дружба”. В нашем обществе западного типа ситуация контрастная: огромное число возможных контактов и частые географические перемещения дают нам больше свободы (и делают нас более требовательными) в выборе отношений, основанных на личных дружеских связях, а не на родстве, браке или географической близости местожительства в детстве.

В больших иерархических обществах, где тысячи или миллионы людей живут вместе под сенью вождества или государства, встреча с незнакомцами — обычное и безопасное дело, не несущее угрозы. Каждый раз, когда я прохожу по кампусу Калифорнийского университета или по улице Лос-Анджелеса, я без страха или опасений вижу сотни идущих мне навстречу людей, которых я никогда раньше не видел и, вероятно, никогда больше не встречу и с которыми у меня нет никаких известных мне родственных или брачных связей. Ранняя стадия этого изменившегося взгляда на незнакомцев может быть проиллюстрирована на примере суданских нуэр, которых я уже упоминал: их насчитывается около 200,000, и для них характерна иерархия нескольких уровней — от деревни к племени. Очевидно, что ни один нуэр не знает лично всех остальных своих 199,999 соплеменников и даже слышал не обо всех. Политическая организация нуэр слаба: каждая деревня имеет номинального вождя, обладающего незначительной реальной властью (это будет подробнее описано в главе 2). Тем не менее, по словам антрополога Э. Э. Эванс-Притчарда,

даже между незнакомыми нуэр, откуда бы они ни происходили, сразу же устанавливаются дружеские отношения, если они встречаются вне своей территории, потому что нуэр никогда не будет чужаком для другого нуэр, каким он был бы для динка или шиллук. Их чувство превосходства и презрение, которое они демонстрируют по отношению ко всем чужакам, их всегдашняя готовность сражаться с чужаками объединяет их, а общность языка и ценностей позволяют им тут же наладить взаимодействие.

Таким образом, в отличие от членов малочисленных сообществ, нуэр больше не видят в незнакомцах угрозы, а относятся к ним нейтрально или даже потенциально дружелюбно — при условии, что незнакомец тоже нуэр. На чужаков, которые нуэрами не являются, или нападают (если это динка), или смотрят с презрением (если это представитель любой другой народности). В обществах еще большего размера и с развитой экономикой незнакомцы даже обладают потенциальной ценностью — это возможные партнеры по бизнесу, клиенты, поставщики или работодатели.

<p>Первые контакты </p>

Обычное для традиционных малочисленных сообществ деление всех людей на друзей (членов собственной группы и дружественных соседних), соседей-врагов и чужаков из удаленных местностей породило представление о том, что мир очень мал. Члены группы хорошо знали собственную территорию группы и имели достаточное представление о смежных территориях, которые они посещали на основании взаимного права доступа или во время периодических перемирий. Однако было мало вероятности, что им известен следующий (второй) “слой” окружающих территорий: периодически возникающая война с ближайшими соседями означала, что вы не можете пересечь ставшую враждебной территорию соседей и добраться до второго “слоя”; во время же перемирия ваши соседи могли, в свою очередь, находиться в состоянии войны с собственными соседями из второго “слоя”, и это опять же не позволяло вам попасть на более удаленные территории.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология