Мир позавчера

В традиционных сообществах статус престарелых оказывается иногда даже выше, чем на Фиджи: старикам позволяют тиранить своих взрослых детей, распоряжаться собственностью общины и даже препятствовать браку молодых мужчин, пока тем не сравняется сорок лет. В других сообществах статус стариков, напротив, ниже, чем в Соединенных Штатах: их морят голодом, бросают или даже убивают. Конечно, в каждом обществе существует множество индивидуальных различий: некоторые мои американские знакомые поместили своих родителей в дом престарелых и навещают их раз в год или вообще никогда; еще один мой друг опубликовал свою двадцать вторую книгу как раз в свой столетний юбилей, который он отпраздновал в окружении детей, внуков и правнуков. Он регулярно с ними видится на протяжении всего года. Однако спектр различий в обычной практике ухода за престарелыми в традиционных сообществах еще шире, чем в Соединенных Штатах. Я не знаю ни одного американца, чья забота о пожилых родителях заходила бы так далеко, чтобы разжевывать для них пищу; но не знаю и никого, кто задушил бы престарелых родителей и был бы за это назван окружающими хорошим сыном. Участь стариков в Соединенных Штатах часто признается печальной. Нет ли чего-то в различных традициях обращения со стариками в традиционных сообществах, чему мы могли бы подражать или чего, наоборот, избегать?

Прежде чем продолжить, хочу ответить на два часто выдвигаемых возражения. Одно сводится к тому, что не существует универсального определения возраста, в котором человек становится «стариком»: оно меняется от общества к обществу и зависит от индивидуальной точки зрения. В Соединенных Штатах федеральное правительство по сути считает старческим возрастом 65 лет и старше, когда человек попадает под присмотр системы социального обеспечения. Когда я был подростком, я смотрел на тех, кому было за двадцать, как на достигших вершины своей жизни и мудрости, на тридцатилетних — как на пожилых, а на тех, кому шестьдесят и больше, — как на стариков. Теперь, когда мне 75, я рассматриваю шестидесятилетний возраст как пик собственной жизни, а старческий возраст — как начинающийся лет в 85-90, в зависимости от состояния здоровья. В сельских же районах Новой Гвинеи, где относительно немного людей доживает до 60 лет, даже пятидесятилетние считаются стариками. Я помню, как я прибыл в деревню в индонезийской части Новой Гвинеи; когда местные жители узнали, что мне 49 лет, они ахнули: «сетенга мати» — «полумертвый» — и велели одному из подростков все время ходить со мной рядом, чтобы помочь в случае чего. Таким образом, «старческий возраст» должен определяться по стандартам местного общества, а не произвольно установленной универсальной цифрой.

Второе возражение связано с первым. В тех странах, где ожидаемая продолжительность жизни меньше 40 лет, можно предполагать, что почти никто не достигает возраста, считающегося старческим в Соединенных Штатах. На самом же деле почти в каждой новогвинейской деревне, где я проводил расспросы, — пусть там действительно немногие доживали до пятидесяти и любой человек старше пятидесяти считался «лапун» (стариком), — мне все же показывали одного-двух человек, чей возраст можно было оценить (по их воспоминаниям о событиях с известной датой — то есть они помнили, например, великий ураган 1910 года) в 70 лет и больше. Эти люди могли быть хромыми, близорукими или слепыми, они зависели от родственников в том, что касалось пропитания, но тем не менее играли (как мы увидим) важнейшую роль в жизни деревни. Такие же наблюдения делались и в других традиционных сообществах. Ким Хилл и Магдалена Хуртадо реконструировали генеалогию пяти индейцев аче из лесов Парагвая, умерших в почтенном возрасте 70, 72, 75, 77 и 78 лет, а Нэнси Хауэлл сфотографировала мужчину !кунг, которому, по ее подсчетам, было 82 года. Он все еще мог проходить большие расстояния, когда его группа меняла кочевье, сам собирал для себя пищу и сам строил собственную хижину.

Как можно объяснить столь большие различия в нормах обращения с престарелыми? Отчасти объяснение, как мы увидим, заключается в переменных материальных факторах, делающих стариков более или менее полезными сообществу и в большей или меньшей степени побуждающих молодых членов общины поддерживать их. Другим объяснением являются различия в культурных ценностях, таких как уважение к престарелым, уважение к частной жизни, предпочтение интересов семьи интересам индивида и уверенность в себе. Эти ценности можно лишь отчасти предсказать на основании материальных факторов, которые делают стариков либо полезными членами общества, либо обузой.

Предположения относительно ухода за престарелыми