Мир приключений, 1925 № 02

_{7. Экран воли. На нем пунктирной линией показана легкая молнийка желания.}

Это было какое-то разжижение, — сок воли, — в котором он плавал без напряжения.

Он бравировал! Легко и свободно перемешал он векторы сил и держал их как бы во взвешенном состоянии. Он сделал обе силы равными! (черт № 8).

_{8. Разжиженное состояние — прострация, когда сок воли и сок желания смешиваются в абсолютно равных количествах, и человек плавает в них, как в ванне. Это — высшая степень безволия, и может служить схемой безвольного человека.}

Проник ли кто-нибудь в самые глубокие тайники души? В тот день, может быть, всего на одну секунду, Лысаковский почувствовал, насколько хитра мысль человека. Он понимал, он наверняка знал тогда, что каким-то неведомым, окольным путем потребность почти удовлетворялась в нем. Прямая линия желания, разрывалась и где-то стороною делалось нужное (черт. № 9).

_{9. Чертеж, не поддающийся объяснению. Его может прочувствовать только тот, кто точно знает, что параллельные линии пересекаются в бесконечности}

Мысль хитра, как собака! В этом расплавленном соке воли был, может быть, всего один микроскопический кристаллик страсти, но — готовый концентрировать и вырасти в полную величину.

Несколько раз он подзывал жену и говорил с ней о курении, о воле.

— Волю можно упражнять, как мускулы! — почти кричал Лысаковский. — Ты думаешь, я бросил курить навсегда? Нисколько! Всего на два месяца, чтобы по истечении их выкурить одну папиросу — только одну! И потом не курить, скажем, месяц, чтобы опять выкурить только одну. Понимаешь? Дойти до такой силы, чтобы выкуривать по одной папироске в день! Да, да! — солидно повторял он, глядя на жену горящими глазами. — Понимаешь? Не просто глупо бросить курить, потому что есть более высокое проявление личности, ежедневно испытывать себя в определенный час. Ты думаешь, я не сумею?

Он передохнул, и взгляд его упал на подоконник, где стояла пепельница с несколькими окурками. Один окурок был большой, в треть папиросы, вкусный, с желтинкой. Самый кончик мундштука был слегка накусан одним зубом. Машинально он приблизил глаза к окурку и узнал, что он асмоловский. Само слово это, густое и смолистое, будто осмолило ему нёбо и вызвало слюну. Легким, еле заметным штришком чиркнулось желание курнуть (черт. № 10), но на момент, и сразу с сожалением забылось, и еще с большим жаром он продолжал разговор.

_{10. Этот пунктир должен быть знаком беднякам, проходящим мимо гастрономических магазинов.}

— Я достигну того, что буду выкуривать только одну папиросу в день! (Если одну, то почему не две или три? — проворно проскочило в созидании. — Да, да, две или три еще приязней…). Я докажу, что могу управлять страстями! Ты понимаешь, сколько нужно силы!..

Он был приподнят. Ему даже странно было чувствовать себя таким. Ведь у него не было никакого желания курить!

Ах, он никогда не забудет этот участливый взгляд жены тогда, и потом, — как она вяло и небрежно взяла папироску и закурила ее, держа по-женски, между кончиками вытянутых пальцев. Волна дыма достигла Лысаковского, и он втянул немного в рот. Вкус был приятный, только еле заметный. Должно быть, очень захотелось курить, и его будто осенила мысль: ведь уже сегодня можно начать курить по одной папиросе…

Он строго огляделся и вспомнил, что бросил курить только 20-го числа. На минуту выдвинулось «удержись», но он почувствовал в нем что-то чужое, даже враждебное и не дал перейти ему выше порога сознания.

Гнилыми пальцами он потянулся за папиросой, — он мог бы поклясться, без всякого желания! — и зажег ее.

Можно ли по настоящему заглянуть в самые глубинные тайники души и мысли? Лысаковский в точности знал тогда схему происходившего. На самый ничтожный момент, но он видел, как прервалась даже линия окольного пути, когда он держал зажженную спичку у рта (черт. № 11).

_{11. Этот чертеж, похожий на открытый рот, ж котором не хватает папиросы, я могу объяснить только лично.}