Мир приключений, 1925 № 04

Облегченно вздохнул и, переменив ухо, пытливо заморгал рыжими веками. Отрывистые и не всегда внятные слова на этот раз были приправлены не то приглушенными рыданиями, не то смехом. Надзиратель, видимо, не доверял своей памяти, иначе он не вытащил бы засаленной, перегнутой пополам книженки и не спешил бы записать. Страница за страницей ступенчатыми буквами, сползающими к концу строки.

_{Надзиратель Брот подслушивал и записывал…}

Брот ухмыляется, радуясь неожиданной откровенности молчаливых заключенных. Он доволен. Мясистые скулы ежатся и лезут к глазам, навстречу редким колючим ресницам. Чистых страниц все меньше. Их бы совсем не осталось, если бы не помешали.

Звуки в тюрьме наперечет: крысы, охрана, узники. Охрана меньше всего стесняется, подковные сапоги слышны далеко по корридору, они то и прекратили терпеливое занятие Брота. Недовольно, отрываясь от щели, спросил: — Кого?

Брякнувший приклад помешал расслышать первую цифру.

— Ага, вот тут, и 202, и 203 и 201. Разматывать или к сукну?

— На суд.

Жильцы каменных гнезд прислушивались к перестукиванию прикладов на месте и гудящим клочкам слов.

По увеличенному топоту на обратном пути поняли, что серые шинели кого то увели.

Надзиратель из смежных камер для смертников Курцман видел, как за хвостом шествия семенил Брот, заглядывая по дороге в книжонку.

Курцман остался один, миллионный раз оглядел примелькавшиеся стены и, вспомнив радостную походку Брота, подумал: «уж не получил ли повышение». Завистливая усмешка сменилась сочувствием: недаром же Брот самый старый из надзирателей. Выпить при таком предлоге не вредно.

Вернувшийся с опущенными мешками щек, Брот мало походил на человека, удачу которого можно было бы вспрыснуть. Не замечая его выражения, Курцман хлопнул по широкому плечу:

— Прыгаешь зайчиком, в генералы попал, выпьем, что-ли?

— Выпить? Почему не выпить, для нас одна и радость…

— Ну, ну, заливай.

— Что заливать-то, подвели меня мои-то…

— Как подвели?

— Сговорились, а я дурак уши распускал, да записывал, докладываю, а меня на смех подняли: они, говорят, над тобой посмеялись, узнали, что подслушиваешь, вот и мололи.

Курцман: Ко мне в камеру попадут, запляшут, шуточки плохи…

Брот: — Нет, насчет этого не думай.

— А вот посмотришь, ко мне, готов об заклад биться. Полдюжины пива идет?

— Что ж, идет, на чужой счет я всегда готов.

_____

Выиграли и тот, и другой.

Пятерых комсомольцев, приговоренных к десяти годам, вернули в прежние камеры, а шестого, за оскорбление суда, отвели в камеру смертников.

Поэтому за пять бутылок платил Курцман, а за одну — Брот.

Глава 3-я Господин Гюнерт — деловой человек

Немногочисленные сюртуки придвинулись к круглому столу. На сукне лежали: пальцы короткие, пухлые с перепонками, сухие и поджарые, меловые манжеты и пепельницы с белыми окурками.

Беседа боевой группы тевтонской партии продолжалась. Уже были рассказаны подробности суда над комсомольцами, уже было высказано недовольство черезчур мягким приговором.

Руки слушателей попеременно отделялись, отделялись от стола, двигались в воздухе, люди откидывались назад, выбрасывая слова и междометия; некоторым пришлось ограничиться восклицательными знаками.

Внимательно слушая негодующие возгласы господина Гюнерт, инспектор государственных тюрем застенчиво улыбнулся.

А когда он воспользовался случайной паузой, уши его покраснели (впрочем, может быть это только показалось).

Господин Гюнерт мягко протестовал против крайних мер:

— Мы живем в цивилизованной стране, мы никогда не пойдем против закона, мы слишком умны для этого, я подчеркиваю, что мы не пойдем против закона.

Взгляды присутствующих отразили беглый всплеск глаз господина Гюнерт.

— Я полагаю, мы перейдем к другим делам…

_____

Шерстяные волокна табачного дыма носятся по кабинету Гюнерта. Их прорезают колечки с еще четкими контурами, которые плавно свертываются восьмерками и расходятся в общей сигарной мути.

Свет отражается на двух обручальных кольцах. Одно, одетое на суховатый палец Гюнерта, — спокойно, другое — на плюшевом пальце надзирателя Брота — взволнованно колеблется менее плавными движениями, чем табачные кольца рядом.

— Вы меня поняли, Брот, от вас требуется немногое. Вы только откроете камеру. Кстати, вас, кажется, повышают, да, да, я могу сказать наверное. Впрочем это зависит от вас…

_{— Вы меня поняли, Брот, — сказал Гюнерт…}

_____

В одном из этажей правого корпуса тюрьмы «Моабит» два смежных корридора. В одном — смертники, в другом — осужденные на заключение.

Если бы пол камеры 317 был сделан не из такого крепкого материала, как бетон, то частые шаги комсомольца Карла Румер оставили бы на нем две втоптанных полосы, пересекающиеся в середине.

_{Карл Румер шагал безостановочно по своей камере…}

Карлу Румер осталось жить восемь часов.