Мир приключений, 1955 (№1)

Двадцатилетний адвокат метр Жюль Верн! Контора Верн и Верн на Кэ Жан Бар!

В феврале 1848 года весь Нант был потрясен известиями из Парижа: на улицах столицы баррикады, король бежал в Англию, во Франции провозглашена республика!

С лихорадочным возбуждением молодой Жюль Верн следил за событиями этого великого года по доходившим в Нант столичным газетам, по слухам, по рассказам приезжих из Парижа. Всё это было смутно и неопределенно и не вмещалось сразу в его голову. Перед ним сразу открылись два новых измерения — прошлое и будущее Франции — и возник призрак девяносто третьего года: великий и ужасный, по определению Виктора Гюго.

Впереди смутно сверкали очертания грядущего, которое молодому мечтателю казалось лишенным пятен, как солнце, по мнению Аристотеля.

…10 ноября 1848 года, в девять часов вечера, почтовая карета компании «Мессажери Паризьен», запряженная четырьмя першеронами, тронулась со своей стоянки на площади Граслен.

Последним впечатлением путешественников был гранитный фонтан на площади Рояль с большой мраморной статуей — аллегорией города Нанта — и тринадцатью бронзовыми статуэтками, изображающими тринадцать рек, впадающих в Луару на территории города…

Карета должна была прибыть в Тур рано утром, чтобы поспеть к первому поезду, отправляющемуся в Париж. Среди пассажиров почтового экипажа было двое молодых людей, уезжающих в столицу для окончания образования: Эдуар Бонами и Жюль Верн.

Молодые люди спешили 4 ноября. Учредительное собрание приняло новую конституцию Второй французской республики, и 12-го на площади Согласия должно было состояться её торжественное провозглашение. И правительство вновь рожденной Второй республики, во главе с президентом принцем Луи Бонапартом, деятельно готовилось, чтобы торжественно отметить этот день.

Но был ли это праздник французского народа? В то время как французская буржуазия ликовала — она праздновала свою победу, кровавую расправу над парижским пролетариатом, впервые в мире поднявшим красное знамя социальной революции, — простые люди Парижа: ремесленники, рабочие, безработные, смотрели на этот «праздник» как на траурное событие. Он напоминал им о жертвах, о крови, пролитой на мостовых Парижа.

Молодой Жюль Верн этого не знал. Для него слова «революция», «республика», «свобода» были всеобъемлющими понятиями, за которыми он не видел живых людей, их произносивших и придававших им разный смысл. Ведь по-разному они звучали для рабочего Альбера, члена Временного правительства, пришедшего на заседание во дворец в рабочей блузе прямо из мастерской, для буржуазного республиканца Ледрю Роллена и для принца Луи Бонапарта, ставшего президентом, чтобы задушить молодую республику своими руками.

Но чем меньше знали о республике Жюль Верн и его друг Бонами, тем нетерпеливее они стремились в Париж — сердце Франции, чтобы увидеть всё своими глазами.

Однако на вокзале в Туре путешественники увидели только специальный поезд, предназначенный для национальных гвардейцев

— Где ваши сабли и мундиры, господа? — спросил блистающий парадной формой жандарм.

— В наших чемоданах! — с апломбом заявил Жюль.

— А депутаты вашей коммуны, которых вы должны сопровождать?

Увы, молодые люди попали в ловушку. Улизнув в темный угол, они наблюдали, как вагоны наполнялись вооруженными гвардейцами армии победившей буржуазии, как уполномоченный префектуры отдал сигнал к отправлению. Пассажирский поезд шел только через несколько часов, и друзья опасались, что они не успеют на церемонию, которая для них, родившихся после реставрации, была символическим завершением тысячелетней истории королевской Франции.

Они прибыли в Париж в воскресенье, 12 ноября, поздно вечером. На площади Согласия догорали последние факелы, холодный ветер рвал намокшие и потемневшие флаги, падал мокрый снег. Ярче всего запомнились отряды солдат, занявшие все соседние улицы, и бледные лица парижан: для обитателей мансард ранняя зима была почти что общественным бедствием. Всё это слишком походило на похороны революции, которой Жюлю Верну не пришлось увидеть…

В первые же дни пребывания в Париже юноша буквально набросился на газеты, журналы и памфлеты великого революционного года, чтобы восстановить всю его историю, весь путь революции, лишь эхо которой доносилось в родной ему Нант. И события, о которых он ранее не знал, теперь прошли перед его глазами.

…22 февраля, возмущенное и доведенное до отчаяния политикой королевского правительства, парижское население вышло на улицы, и могучая демонстрация народа прошла по улицам столицы. К вечеру на некоторых окраинах, где ютились рабочие и ремесленники, стихийно выросли баррикады.

Но даже и тогда король Луи Филипп, лицо которого было похоже на сгнившую грушу, а карикатуристы изображали его не иначе, как в нижнем белье и с большим зонтиком, — даже тогда король не понял, что это не мятеж группы недовольных, а демонстрация французского народа, восставшего против ненавистного ему королевского правительства.

— Вы называете баррикадами опрокинутый кабриолет? — иронически спросил он своего министра полиции.