Мир приключений 1957 г. № 3.

— Ты боишься, что я окажусь сильнее тебя? Тогда, может быть, тебе поможет вот это? — сказал я, отстегнув от пояса и протягивая негру большой охотничий нож.

Он отступил на шаг. Лицо его стало каменным, сжатые губы перекосились, ненависть во взгляде сменилась смятенностью.

— Ты не настоящий белый! — Голос его дрогнул. — Ты… ты плохой белый! — выкрикнул, почти взвизгнул он и, резко повернувшись и сжав кулаки, побежал к лесу.

Признаюсь, эта встреча меня сильно взволновала. Вечером рабочие сказали, что будут охранять мою палатку. Я отказался от охраны — я знаю, как переменчивы чувства темпераментных людей.

Я не ошибся. В начале ночи ко мне вошел Цезарь и рассказал, что с наступлением темноты негр подошел к стоянке и долго разговаривал обо мне с рабочими, что сейчас он стоит у палатки и просит разрешения войти… При свете «летучей мыши» я разглядывал не по-негритянски суровое, со складкой страдания, глубоко легшей у губ, лицо юноши. Взгляд его был спокоен. Он превосходно говорил по-французски и поразил меня обшей своей развитостью. Сидя на табурете против меня и иногда опуская голову, он медленно, волнуясь, прерывая речь глубокими вздохами, рассказывал мне, как белые взяли его еще подростком на работу по рубке и сплаву леса, как он старался работать, был покорен, хотел выделиться своим усердием среди других, более взрослых. Его усердие заметили, отправили в миссионерскую школу, обучили французскому языку и грамоте, а потом… обучили стрелять и поставили надсмотрщиком. Однажды, когда несколько месяцев подряд рабочим не платили ни сантима жалованья и кормили людей такой гнилой мерзостью, от которой они начали заболевать, в отряде вспыхнули волнения, и тогда негру и другим надсмотрщикам было приказано «успокоить эту черную сволочь». Негр не только отказался применять силу против своих собратьев, но успел крикнуть, чтобы они держались твердо и добивались своих прав, потому что есть закон. Тогда его схватили, долго мучили и, бесчувственного, бросили в сарай, где помещался карцер.

— Вот, посмотрите!.. — показал он на светлый большой рубец на груди. — Это они жгли меня горящей головней… Им было мало того, что я упал под плетьми… Когда я пришел в себя, я нащупал в темноте какой-то железный засов. Я был в новом беспамятстве, в беспамятстве от злобы. На рассвете за мной пришел стражник, белый. Я бросился в дверь и ударил его железом по голове. Он упал со стоном, и я вырвал у него пистолет. Во дворе я увидел виселицу. Из караульной будки выбежали люди, и я, укрывшись за бревном и хорошо целясь, как меня и учили, выпустил в них всю обойму и с радостью слышал, как они кричали. Я думал: белый так же чувствует боль, как и черный, белый так же слаб перед силой, как и черный, черному надо это понять, и тогда он станет сильным. Я убежал в бруссу и когда через много недель пришел ночью в свое селение, то увидел, что от него остался только пепел. Позже я узнал, что мой отец, мать и братья замучены и убиты белыми. Это было за тысячу километров отсюда. Я дал себе слово убивать белых… Вы первый, которого я пощадил.

Его лихорадило. Он поднял на меня свои большие, теплые глаза. Я встал и пожал ему руку. Он задержал ее в своей, низко опустил голову, и я почувствовал на своей руке слезы. Я обнял его.

Ночь он провел у меня. Впрочем, мы оба не заснули почти до рассвета. И наш оживленный разговор закончился его согласием остаться в отряде. Когда он сказал мне: «Спокойной ночи!», в голосе его слышалась горячая радость. У него было французское имя — Ренэ Кайд.

Он оказался находкой для меня и отряда. Он прекрасно читал, считал, мог составить ведомость и отчет. Я поставил его помощником Цезаря, и старик был доволен. Да и работы с каждым днем прибавлялось настолько, что Цезарю, как и мне, подчас приходилось совсем трудно.

КЛЕЙМЕНЫЕ

Как-то утром, когда Цезарь с небольшой группой рабочих находился на соседнем участке, ко мне подошли четыре незнакомых негра. У них был до предела усталый вид, а в изможденных лицах — такая робость, страх и мольба, которых я никогда не видел у работавших со мною негров. Нога одного из пришедших была забинтована тряпицей, и он все время поджимал ее, морщась от боли. Они сказали, что давно слышали о нашем отряде, что они голодны и без работы и что согласны работать за половинную плату. Рабочие мне были нужны, хотя новоприбывшие и не могли сразу стать за дело, до такой степени были худы, слабы, заморены. Я зачислил их на работу и довольствие, направил к повару, разрешил им отдохнуть до завтрашнего дня, а заболевшему наказал зайти ко мне в палатку во время обеденного перерыва. У него оказалась гнойная рана. Я прочистил ее и засыпал ксероформом.

Вечером, как всегда, для получения инструкций на завтра, ко мне пришел Цезарь. Окончив деловую часть визита, он медлил уходить и нерешительно мялся. Зная по опыту, что в тех случаях, когда он не может набраться храбрости заговорить о чем-нибудь смущающем, его надо подбодрить, я усадил его на табуретку и занялся приготовлением чая, который он очень любил.