Мир приключений 1962 г. № 8

Дорожные знаки. Кружок, внутри две машины. Что это значит? Вадим закрывает текст рукой. Обгон запрещен.

Нет, без Вальки не то. С ним как-то яснее. Правда, в последнее время он помогал не очень-то охотно. Рассеянный стал какой-то, нервный. Ему отвечаешь, а он и не слышит. Кивает с самым бессмысленным видом. Влюблен, бедняга! Вадим презрительно усмехается. Такая любовь, как у Вальки, хуже болезни.

Вадим встает, смахивает со стола крошки, лезет под кровать. Поглядеть разве, что в том пакете? Сейчас только вспомнил.

Пакет появился в комнате в субботу. Валентин принес его откуда-то и сунул под кровать. Был хмурый, злой. Верно, повздорил со своей… А в воскресенье, прежде чем исчезнуть, Валька достал пакет, положил на колени и сидел задумавшись. И похоже — хотел что-то сказать. Потом затолкал пакет обратно под койку и вышел, не попрощавшись.

Прижатый продавленным матрацем, сверток застрял. Вадим выволок его, чертыхаясь.

Конечно, нехорошо рыться в чужих вещах. Но, может быть, сейчас что-то откроется. Что? Вадим не мог бы объяснить, чего он ждет. Просто ему вспомнился другой пакет. Этот, большой, в плотной, трескучей оберточной бумаге, а тогда, с месяц назад, Валька спрятал под койкой пакет поменьше, в газете. Перехватив взгляд Вадима, буркнул: «Для тети Наташи».

Подарок тете? Было бы на что. Вадим не требовал откровенности — он сам не выносил расспросов. Оба сдержанные, немногословные, они сближались исподволь.

Черт, ну и узелок! Разрезать веревку Вадим постеснялся. Фу, наконец-то!..

Вадим отдернул руку. Он словно обжегся. В луче солнца, упавшем на койку, огнисто полыхала ярко-красная ткань. Вадим осторожно приподнял ее двумя пальцами. Ворсистая материя вкрадчиво ласкалась. Женское… Мелькнул белый квадратик, пришитый к вороту. «Тип-топ», — прочел Вадим, а ниже, очень мелко, стояло — «Лондон».

Еще блузка. Тоже «Тип-топ», только голубая. А под ней еще вещи — упругое, переливающееся разноцветье. Вадим разрыл — обнаружились смятые в комки, сплюснутые чулки. Все женское… Откуда у Вальки?

В памяти ожила тетка — Ермолаевна или Епифановна… На минуту Вадиму показалось, что эти вещи, женские вещи, должны иметь какое-то отношение к ней. Но нет — тетка же наверняка седая, старая… А тут… «Тип-топ», игривое, как припев, разные шелка или как это еще называется.

Они лежали на узкой койке, на рыжем одеяле грубой шерсти. И было в них что-то наглое и резко чуждое всей комнате: и плакату с мотоциклом, и Валькиной полочке с потрепанными томиками Есенина и Блока. Обычно все женские вещи казались Вадиму очень хрупкими и чуточку загадочными. Он если к ним и прикасался, то осторожно, чтобы по незнанию не порвать, не испортить. Сейчас он торопливо, кое-как скатывал блузки, сорочки, чулки, шарфы, запихивал в бумагу. Надавил коленом и крепко перевязал…

Не ровен час — ворвется Радька или еще кто…

Радька, в сущности, неплохой парень, но уж очень трепливый, шумит, пыль поднимает. Булгачить людей незачем. Надо сперва понять самому.

Вещи дорогие — стало быть, купить их для себя Валентин не мог. Целой стипендии не хватит. Да что там — трех стипендий и, то, наверное, мало.

Вот так история!

Однако пора в институт. На лекцию Вадим не опоздал, сидел и честно пытался уразуметь, о чем же говорит громогласный великан-доцент, специалист по органической химии.

После звонка в коридор не пошел, застыл за столом, уставившись в обложку тетради с конспектами. Подсели девушки — долговязая, с длинным лицом, мечтательная Римма и черненькая язвительная Тося.

— Ва-адь, — протянула Римма, — давай с нами в кино на шестичасовой.

— Билеты мы купим, уж ладно… — добавила Тося.

— Не реагирует! — вздохнула Римма.

— Забыл что-то, — молвила Тося. — Что у вас разладилось, товарищ водитель? Зажигание? Ай-ай, скверно ведь без зажигания, а, Вадька?

— Погодите, девочки, — сказал Вадим. — Вот заведу драндулет, тогда повезу вас в кино.

Он часто обещал им это. Повторил машинально, даже не глядя на них.

В час обеда в столовке к Вадиму протиснулся Радий. Он держал тарелку с винегретом, ворошил вилкой, ронял и на ходу жевал.

— Тетка материализовалась. — объявил он. — Тетка — свершившийся факт. Сама звонила сюда.

— Зачем?

— Справлялась, что с Валькой. У тебя ничего?

— Покуда ничего.

Где же тогда Валентин? Перед глазами тотчас возник распотрошенный сверток на койке. И Вадим похолодел.

— В «скорую помощь» не звони. Слышишь? В милицию — тоже. Звонили.

Вадим опустил взгляд. Глаза Радьки, карие, бесцеремонные, досаждали ему. Радька как будто тоже увидел вещи на койке, вещи фирмы «Тип-топ», заграничный товар, неведомо как попавший к Валентину.

— Думай, дружинник!

В институте есть один человек, которого, пожалуй, стоит спросить. Как же его фамилия? Растопыренная, вроде… Из глубин памяти вдруг взметнулся ныряльщик в ластах. Лапоногов! Ну да. Лапоногов, лаборант. Вадим постоял у витрины с расписанием, потом спустился в подвал, в лабораторию технологии дерева. Там жужжала пила, пахло смолой, под ногами, как рассыпанная крупа, перекатывались оранжевые и серые опилки.