Мир приключений 1964

— Какую живопись? Да они вообще никакой живописи не признают. Не смен и заикаться там ни о Леонардо да Винчи, ни о Репине. Все дело только испортишь. На смех они тебя поднимут, сочтут за дикаря. Их надо бить только теорией относительности и квантовой механикой. Всех этих премудростей мн01ие из них хотя и не понимают, но уважают. И не потому, что это последнее слово науки, а потому, что модно. Вот ты и уличи их в невежестве.

Они выходят из трамвая почти на конечной остановке. Долго расспрашивают, как пройти па нужную им улицу. Потом идут какими-то кривыми переулками, то и дело сбиваясь с пути. Кругом сплошная темень. Сквозь толстые наледи на окнах лишь кое-где сочится тусклый, ничего не освещающий свет. Под уличными фонарями лежат бесформенные грязно-желтые пятна, лениво перекатываясь с боку на бок в такт покачиванию фонарей.

— Картинка в типично абстрактном стиле, — смеется Михаил Богданович. — Из такой натуры даже Рембрандт ничего бы не смог выжать. А абстракционисты назвали бы ее каким-нибудь континуумом или диффузной матерней.

— Ты еще способен шутить, дедушка, — мрачно отзывается Илья, — а мне все время кажется, что нас вот-вот огреют чем-нибудь весьма материальным по голове.

— От этих ультрановых представителей живописи и ваяния все можно ожидать, — охотно соглашается с ним Михаил Богданович и вдруг резко шарахается в сторону — перед ними вырастает темная фигура.

— Да вы не бойтесь, это я — Юрий, — слышат они знакомый голос. — Специально поджидаю вас тут.

— Ну и напугали же вы меня! — облегченно смеется Михаил Богданович. — Я уж и голову в плечи вобрал, ожидая удара. А эти гангстеры кисти собрались уже?

— Все в сборе.

— А Маша?

— И Маша.

— Да как же она решилась прийти сюда, в эту преисподнюю? — удивляется Илья.

— Она храбрая, — не без гордости за Машу произносит Юрий. — К тому же она с братьями.

— Как, и братья ее тоже тут? — удивляется теперь уже Михаил Богданович.

— Они еще больше Маши сегодняшней дискуссией заинтересованы.

— С чего это вдруг?

— Влюблены в физику.

— Этого только не хватало! — всплескивает руками Михаил Богданович. — Они же отличные гимнасты — зачем им физика? Не эти ли ультра им головы вскружили?

— Нет, тут дело серьезнее, — убежденно заявляет Елецкий. — Они ведь все время что-нибудь изобретают. Ломают сейчас голову над тем, чтобы избавиться от лонжей и предохранительных сеток.

— Как же это собираются они сделать? — заинтересовывается Илья.

— С помощью какой-то системы мощных электромагнитов. Пойдемте, однако, пора уже. Это тут вот, за углом. Осторожнее только — здесь сам черт может голову сломать.

— А чего их занесло в такую дыру? — спрашивает Михаил Богданович, спотыкаясь о что-то. — Не было разве какого-нибудь подвала поближе?

— Не знаю. Может быть, и не было, только они могли и нарочно. Вот сюда, пожалуйста. Вниз по ступенькам.

— В самом деле, значит, подвал, — ворчит Михаил Богданович. — Я думал, он у них условный.

— Подвал-то как раз безусловный, условное все остальное. Дайте-ка руку, Михаил Богданович, я помогу вам спуститься.

— Да вы за кого меня принимаете, Юра? Забыли, наверное, что я старый клоун-акробат. А эти ультра могли бы хоть какую-нибудь паршивую лампочку повесить.

К удивлению Михаила Богдановича, Илья спускается по шатким ступенькам раньше всех и широко распахивает двери перед дедом.

В помещении, похожем на предбанник, полумрак, но из внутренней, неплотно прикрытой двери лучится яркий свет. Слышатся оживленные голоса.

— Ну, слава те господи! — облегченно вздыхая, шутливо крестится Михаил Богданович. — Преисподняя, кажись, позади.

В просторном, совсем не похожем на подвал помещении, очень светло. Стены его увешаны какими-то, напоминающими образцы модных обоев картинами. Но Илье не это бросается в глаза и даже не то, что тут довольно людно, а единственная девушка в светло-сером платье, видимо специально посаженная в центре “подвала”. Илья не замечает в ней ничего удивительного и даже красоты ее, о которой столько наслышался. Поражает его ее взгляд, устремленный на братьев. Она будто говорит им: “Смотрите же, мальчики, вот оно какое это ультрамодное искусство, вдохновленное обожаемой вами физикой!”

А в том, что эти стройные молодые люди, сидящие на подоконнике, ее братья, у Ильи не возникает никаких сомнений, так же, как и в том, что стоящий у стола невысокий, худощавый и очень бледный парень — Антон Мошкин. Все остальные сидят на полу полукольцом вокруг Маши. В комнате, кроме стула Маши, вообще нет больше ничего, на чем можно было бы сидеть.

Почти все абстракционисты бородаты. Многие острижены под машинку. Вихраст только один — Митро Холло, здоровенный чернобородый детина. На нем клетчатая байковая рубаха с расстегнутым воротом, узкие брючки, типа “техасских”.

“Мог бы одеться и пооригинальнее”, — невольно усмехаясь, думает о нем Илья. Он не ожидал от главаря этих “ультра” такой дешевки.

— Ну что ж, сеньоры, — развязно произносит Холло, поднимаясь с пола, — начнем, пожалуй. Кворум полный.